Генрих VIII и его королевы | страница 43

Решение легата было простым и надежным. Если Екатерину удастся убедить уйти в монастырь, то возникнет благовидный предлог, с точки зрения канонического права, чтобы позволить ее мужу жениться повторно. Эта ситуация не была бесспорной, но существовала весьма авторитетная точка зрения, согласно которой если один из супругов посвящал себя религии, то брак расторгался^>[66]. Выгода такого решения могла бы состоять в том, что оно опиралось на мнение Екатерины о своем собственном браке, не касалось проблемы законности рождения Марии и в то же время предоставляло Генриху ту свободу, которой он так страстно жаждал. К несчастью для Кампеджио, этот план понравился королю настолько, что он пустил в ход всю свою неукротимую силу, чтобы Екатерина тут же его приняла. Если и существовал какой-то шанс, что она так и поступит, то напор Генриха его уничтожил. Ее категорический и упрямый отказ, который по-человечески совершенно понятен, был облечен в любопытные мотивы. Она так же хорошо, как и Генрих, знала, что никогда больше не родит ребенка. Она также знала о его горячем желании иметь сына, хотя могла этому не сочувствовать. Она была глубоко благочестивой женщиной, и монашество влекло ее раньше. Не возникло бы вопроса о ее бесчестии и необходимости защищать права ее дочери.

Следовательно, ее решение основывалось в большей мере на гордости и на общественном мнении, чем на духовном смысле ситуации. С того времени как ее муж в сущности публично отрекся от нее и открыто намеревается жениться на другой женщине, такой уход был бы истолкован как отступление, как молчаливое признание его прав, или в крайнем случае его силы. Поэтому ее нельзя было принудить ни угрозами, ни уговорами, и после этого не осталось ничего другого, как слушание дела in foro publico, на церковном суде. Вследствие этого Уолси и Камподжио предписали королю и королеве предстать перед ними в Блекфрайерсе 18 июня 1529 года.

К этому времени Екатерина чувствовала, что окружена недоброжелательством, но в действительности ее позиции были гораздо сильнее позиций короля. С разрешения Генриха она назначила совет, который должен был защищать ее на суде. Его членами были Уильям Уорхэм, архиепископ Кентерберийский, Джон Фишер, блестящий епископ Рочестерский, Луис Вивес и Георг Атекуа, ее испанский духовник, который также руководил епархией Ландэфа. Важнее всего было то, что дело Генриха находилось в состоянии полного кризиса. В Испании объявилось, вдобавок к булле Юлия 1503 года, письмо, датированное тем же временем