— Душа, — сказал он, — это великий фактор. — И. оставаясь верным себе, заговорил стихами:
«А сердце человечье — с кулак величиной…
Горит и светит вечно на весь простор земной».
Наконец пришлось выступить и Пятунину. Он думал, что ему удастся ограничиться декларацией. В своем обычном тоне он стал заверять районный комитет партии, что в самое ближайшее время шахта добьется перелома в работе и что он, Пятунин, обещает районному комитету партии и всеми уважаемому первому секретарю райкома партии…
Но Егоров не дал ему договорить. Он резко оборвал его, сказав:
— Ваш, как вы говорите, уважаемый секретарь райкома партии просит прекратить эту болтовню и говорить по существу, как подобает большевикам.
Улыбка исчезла с лица Пятунина. Он что-то пробормотал, стал рыться в бумажках и даже в порядке самокритики сказал, что у них на шахте заглохло дело о соревновании. Но что после лекции товарища Легостаева дело несколько подвинулось вперед.
— Лично я, — сказал он, — обещаю вплотную заняться этим вопросом. — Свое выступление он закончил бодро. — Если я в чем-нибудь неправ, то надеюсь, что меня поправят вышестоящие товарищи.
— Ну а если нижестоящие? — раздался вдруг спокойный голос Тихона Ильича Мещерякова.
Эта реплика смутила Пятунина. Он растерянно пожал плечами и под общий смех вдруг сказал своим нежным тенорком.
— Прелестно… Лично я за то, чтобы нас критиковали и нижестоящие товарищи.
Он хотел было сесть, считая, что на этом его выступление окончилось, но ему не дали уйти. Его стали забрасывать вопросами, или, по выражению Егорова, обстреляли — он едва успевал отвечать. И первый удар ему нанес Илларион Федорович Панченко. Он спросил Пятунина, какой у него процент использования мощностей.
— Ноль пять, — упавшим голосом сказал Пятунин.
— Стало быть, имеются на шахте резервы, которые вы мало используете? Так сказать, жирок?
Пятунин задумался. Он-то хорошо понимал, что-может последовать за его ответом. Ведь если скажет, что шахта имеет солидный жирок, то еще могут накинуть план. Он посмотрел на Иллариона Федоровича, на своего старого друга, и мне казалось, что он хотел ему сказать: «Илларион Федорович, вы ведь прекрасна знаете, что я, собственно, даю добычу на одном участке, что у меня низка производительность на других участках и что коэффициент использования мощностей у меня, конечно, низкий… Но вы ведь прекрасно знаете, Илларион Федорович, что если вам нужно для очередной сводки суточной или месячной добычи в комбинат покрыть недостающий процент, то я, Пятунин, всегда пойду вам навстречу и этот процент вам дам, чего бы это мне ни стоило. А уж как я дам этот процент, об этом знаем только я да вы…»
