В коридоре послышался телефонный звонок; вежливая старушка, постучав, приоткрыла дверь и сказала:
– Евгений, вас почему-то к телефону.
Мы с Эндрю многозначительно переглянулись.
«Кто мог знать, что я здесь?» – уверен, пронеслось в наших с ним головах как в одной.
Я вышел в коридор, прижал к уху эбонитовую трубку и услышал женский голос, который я не спутаю ни с одним другим: голос Жанны взволнованно сообщил:
– Женя, тут какой-то сумасшедший дал мне номер этого телефона и сказал позвать тебя, он удерживает меня силой и требует вернуть жемчужину. Она у тебя? Прошу тебя, верни её, он очень странный, этот человек, я его боюсь. Сообщи Василию, моему названному отцу, что со мной, может, он тебе поможет…
– А где, – хотел я сказать, – мне его найти, – но связь оборвалась, и телефон начал издавать характерные гудки.
– Вашей дочери угрожает опасность, кто-то удерживает её силой, слышите, вы!!!
Голос отделился от тела матери Жанны (даю голову на отсечение – она продолжала спать, даже ритм сопения не изменился):
– Найдётся это сокровище, у неё такой влиятельный богатый покровитель – он из-под земли её достанет.
Интеллигентный Эндрю покраснел от злости.
Про себя я молчу – я краснел, зеленел, потом опять краснел.
– Чёрт побери, такие страсти из-за какой-то жемчужины, их пруд пруди, нет, им подавай именно эту, – мою тираду прервал Глеб Максимилианович:
– Раз дело приобретает такой оборот, Евгений, я, конечно, помогу вам, чем смогу. Обратите внимание, молодые люди, на столе лежит невзрачная тетрадь, может, она чем-нибудь поможет вам, это во-первых; во-вторых, жемчужину, о которой идёт здесь речь, я, по настоянию моей возлюбленной Виолетты (при этом мы с Эндрю недоуменно переглянулись и уставились на эту в кавычках Виолетту, уж очень ей не подходило сие имя, прямо скажем – она его портила), – извлёк жемчужину из вашего кармана, Евгений, да, да, ради любви и не на то пойдёшь, и продал её хорошо вам известной приме нашего театра Анаиде Адольфовне.
Взяв тетрадь, вежливо отказавшись от любезного предложения соседки зайти к ней в гости и отведать чаю с пирожками, мы вышли на улицу.
Эндрю надо было на работу, и мы побежали вместе в сторону театра, не дожидаясь трамвая.
– Беги, беги, – сказал я ему, прощаясь, – если я что надумаю, то позвоню тебе.
Сказать, что я был растерян, значит, ничего не сказать.
Сгустившиеся сумерки скрыли под своим покровом мои становившиеся неуправляемыми эмоции: защипало глаза. «Это что – слёзы?» – подумал я, вспомнив героев боевиков, которые попадали в подобные ситуации. Они постоянно продумывали план действий по вызволению героинь.
