И вот так бродя по лугу — все маки и флоксы он вытоптал и на лугу ничего не цвело, кроме его косой треуголки, желтой и малиновой, и оранжево-серых штанов, а рубашки он носил блеклые, слабо-пастельные или голубоватые — по ему одному известной моде. Ну не любил он ярких рубах, и все! — так вот, бродя по лугу, он одним глазом косился на замок Томаса. Замок назывался «монастырь», но падишах давно уже думал, как прибрать его к рукам, и, бродя по лугу, высчитывал, сколько комнат разместятся на первом этаже, сколько — на втором, и так далее. Хотя отчетливо было видно, что в «замке» два этажа, Падишах не верил своим очам. Об этих монастырях ходило столько легенд! Во-первых, тайные переходы и ловушки (а кто его знает, может, с виду два этажа, а на самом деле — десять?) — как технарь, Падишах начинал с устройства, и только потом следовала — во-вторых — неуловимая сила монахов, и в-третьих, какие-то страшные покровители. Начинать надо было с третьего, но Падишах был не знаком с религией — его отец, когда умирал, а умирал он страшно — упал с лошади и повредил лодыжку — себе, а не лошади, лошадь успела отскочить, а весил папаша на наши мерки центнер с небольшим, и если бы упал на лошадь, придавил бы ее и убил, а так убился сам; кстати, Падишах так же умер. Я думаю, я не открыла большой тайны, сказав, что он умер — все мы смертны, а сейчас он стоял и смотрел, как папа барахтается в грязи, а сам он не мог ему помочь — Падишах был еще маленький, и стоял ножками на подоконнике, а сзади его поддерживала мать или кормилица. Или это было в другой раз? Да, точно, в другой! В тот раз папа упал с белой лошади, а в предыдущий — с черной, а в последний (когда умирал) — с гнедой. Любил папа выпить… Но здоровяк был, каких свет не видывал! Слово «простуда» не мог выговорить, а уж «таблетка» — тем более. Болезни обрадовались, что папа (нашей Сарине, значит, дедушка) умирает, и налетели на него вмиг — у него мгновенно началась оспа, ангина — какие еще болезни бывают, больше не знаю, короче, двойная оспа и двойная ангина. Впрочем, может быть, на белом свете всего одна болезнь, и лечить ее надо одним лекарством. Но не тем, которым лечил папа. Опрокинув стаканчик — я не хочу сказать, что он был алкоголик, да и диагноза такого тогда еще не было, тем более на персидском языке — папа и на персидском, и на своем родном хорошо шпарил. Так с чего я начала? Папа лежал, — его подняли… внесли в палату… нет, в покои… Он быстро сунул в руку Падишаху (тому исполнилось одиннадцать лет — длинный такой, с ушами-лопухами, это потом он стал толстым — мужчина в теле, как говорится) огромный перстень весь из бриллиантов и алмазов и сказал: «Теперь твоя власть». И сдох. Я извиняюсь, умер. Придворные подумали, что это — действительно перстень, а это была связка ключей от всех сейфов и сокровищ, и, вскрыв все сокровищницы, Падишах стал править, а до этого правила его мать.
