В бобровом краю | страница 36

Телка была уже среди осин, когда тракторист подбежал к ней. Он обогнал ее и заступил дорогу, вытянув руки в стороны.

Дуреха, несмотря на слабость, решила прорваться вперед и, нагнув голову, двинулась на человека, угрожая рогами. А тракторист ждал спокойно и, когда телка подошла вплотную, ухватился руками за рога и крикнул подошедшим дяде Семену и Павлу:

— Подгоняйте сзади, а я потяну за рога!

Так и повели по поляне сопротивлявшуюся Дуреху к саням. А возле них повалили ее на бок, связали ноги. Затем приподняли и положили на тракторные сани.

— Здорово получилось! — засмеявшись, сказал тракторист. — Ехали за сеном, а везем мясо!

Дядя Семен долго и внимательно смотрел на телку, лежавшую на санях с опущенной головой, и сказал:

— Не это удивительно, а другое! Телка зимой выжила в лесу! Это за нее пастух Мокеич выговор схватил.

— Героизм проявила… и стог ей подвернулся, — заметил Павел. — А здорово она похудела. И как ее волки не тронули?

— Надо подкормить ее, — сказал дядя Семен и снял с саней рюкзак с харчами, которые колхозники привезли себе на обед. Вынув из рюкзака каравай черного хлеба, дядя Семен складным ножом отрезал тонкий ломоть и поднес его к морде телки. Но телка отвыкла от еды, а про хлеб, вероятно, забыла и не взяла предложенный ломоть. Тогда дядя Семен отломил кусочек и насильно засунул Дурехе в рот. И она зажевала и проглотила хлеб. А затем потянулась уже к руке дяди Семена.

На этом можно закончить рассказ о телке Дурехе. Летом ее вернули в прежнее стадо, и пастухи, Мокеич с Леней Голышом, помнившие о ее строптивости, ничуть не возражали. Ведь Дуреха стала теперь знаменитой телкой.

Лес — огромное зеленое море — простирался к северу от реки Озерницы. Его пересекали прямые просеки. Главная тянулась на сорок километров и представляла собой узкую колею железной дороги.

По узкоколейке часто ходили лесовозы. Их гудки и гул эхом уносились в концы леса, и все же звуки глохли, так и не дойдя до дальних Логов — десятка пересекающихся непроходимых оврагов.

Еще недавно здесь, в густом переплетении веток шиповника, рябины и можжевельника, звенело множество птичьих голосов. А теперь Лога притихли, словно затаились, и все потому, что наступила пора вскармливания птенцов и их охраны. Звери тоже остерегались, прятали свое потомство от посторонних глаз.

Лога были надежным убежищем для пары волков. Матерого пастухи ближайших деревень окрестили Короткоухим за то, что, нападая на жертву, он прижимал уши, которые исчезали в шерсти мощного серого загривка. Отпечатки лап этого волка бросались в глаза своей величиной, и их невозможно было спутать с другими.