Газета Завтра 1194 (42 2016) | страница 52



Думаю, без всяких поминальных слов его долго еще будут помнить и друзья, коллеги, соратники, и враги, оппоненты, лжецы и фальсификаторы.

Память о нём крепко засела в современной русской литературе. Не выбьешь никакими его ошибками или недочётами. Да и одна книга о Михаиле Шолохове и "Тихом Доне", перечеркнувшая все лжешолоховедение, стала для меня продолжением самого Шолохова, крепким звеном, соединяющим южных русских писателей и северян.

Большая русская личность.

Вечная тебе, Феликс, память и на земле, и на небе!


Редакция газеты "Завтра" выражает свои соболезнования родным и близким покойного.

Века торжество


Века торжество

Михаил Кильдяшов

О дилогии Александра Проханова «Шестьсот лет после битвы» и «Ангел пролетел»

Художественный мир Проханова антиномичен, в нём истина достижима только в единстве противоположностей. Здесь ищут бытийную точку равновесия зло и благо, вера и отчаяние, мощь и немощь, смерть и воскрешение. Здесь всегда сияет неугасимая лампада победы, но здесь же никогда не утихают ветра поражения. Порой они сокрушительным порывом сбивают пламя лампады, и кажется, что спасительный свет угас навсегда. Но тлеющий фитиль сберегает робкий остаток огня, который смирением, терпением и радением молитвенников разгорается вновь, озаряет золотым сиянием мир.

Эту возгорающуюся лампаду Проханов внёс во все свои романы. С ней прошёл по всем горячим точкам, её сберег среди руин погибающего государства, ею освятил государство нарождающееся.

Дивным светом озарил писатель и техносферу: холодный металл ожил, бездушная машина задышала. В ней, как в дереве после зимы, задвигались соки. Но прохановская техносфера тоже антиномична: в ней соседствуют, сопрягаются, сталкиваются одушевление и "очерствение" машины, её неутомимость и холостые обороты. Машина становится символом государственной мощи, а само государство превращается в мегамашину, в которой могут быть и обновления, и сбои. И если первые, доперестроечные романы Проханова посвящены монтажу советской техносферы, то при столкновении победы с поражением не избежать описания и демонтажа.

В первых романах есть лишь предчувствие болевых точек, предощущение надвигающихся ветров. Пока это робкие признаки, лёгкие сейсмические толчки, образы и символы, которые хочется счесть за галлюцинацию, а не за предзнаменование.

В "Кочующей розе" галка, в зрачке которой сокрыто всё знание о мире, заклёвана свирепыми птицами. В романе "Время полдень" постоянные сердечные приступы главного героя, неодолимая аритмия проникают в ритмы заводов и фабрик. А в финале утомлённое сердце останавливается, и кажется, что одновременно где-то в глубине страны заглох мощнейший двигатель. В романе "Место действия" происходит авария на теплотрассе, и строящийся комбинат сковывается ледяным дыханием суровой Сибири. В одной из ключевых сцен романа "Вечный город" — описании скотобойни — через мучения животных в мир врываются вселенская боль и тоска, готовые сокрушить любые механизмы, уничтожить любые проекты.