Падре расхохотался так, что был вынужден придержать трясущийся живот руками.
– Вижу, вы весьма подкованы в своем деле, но давайте сосредоточим все наше внимание на совершенно справедливо упомянутых вами тамплиерах.
Вероника непонимающе покачала головой:
– Но ведь они сгинули семь веков назад.
– И да, и нет.
Вероника в недоумении наморщила лоб:
– Что это значит?
– Таинственен и непостижим Промысел Божий… – туманно ответил Бальбоа.
– А вы не могли бы поконкретнее? – попросил Глеб.
– У всякого забытого учения, как и у всякого давно минувшего века, всегда найдутся свои поклонники, готовые разбиться в лепешку, только бы реанимировать любезную их сердцу мудрость и претворить ее в жизнь.
– Ладно, положим, вы правы и кто-то из наших с вами современников помешан на рыцарской символике и всём таком прочем, – сказал Глеб. – Но зачем этим людям убивать престарелого ученого? И уж коли вы уверены, что смерти Дуарте и Гонсалеса связаны между собой, то как, по-вашему, эти злодеи-тамплиеры смогли добраться до спрятавшегося в Москве Рамона?
Пропустив иронию, прозвучавшую в словах Глеба, между ушей, падре спокойно ответил вопросом на вопрос:
– А разве орден Храмовников в свое время не был международной организацией?
Вероника и Глеб переглянулись.
Священник усмехнулся:
– Знаю, знаю. Звучит дико, но поверьте, я не сумасшедший. Впрочем, вам совсем не обязательно мне верить. Мы просто можем попытаться помочь друг другу. Например, обмениваясь информацией. Что вы на это скажете? Польза будет и мне, и вам. Ну что, по рукам?
Вероника вопросительно посмотрела на Глеба. Тот кивнул, и она по-мужски пожала руку падре.
Поглядев в окно вслед удаляющемуся священнику, Глеб повернулся к Веронике:
– А святой отец часом не того?
– Не уверена, – возразила Вероника. – Я вот тут как раз подумала: тамплиеров уничтожили семьсот лет назад. Так?
– Так.
– А сколько лет пергаменту, что мы нашли у Рамона?
– Тоже семьсот. Ты это к чему?
– Думаешь, случайное совпадение? А этот странный намек на таинственную организацию да еще международного размаха?
– Не знаю, что и сказать. Если допустить, что падре находится в здравом рассудке и твердой памяти, получится, что все гораздо сложнее, чем можно было себе представить, глядя на события из Москвы. Мало того, сдается мне, что падре выложил далеко не все.
– Ты думаешь?
– Почти уверен. Впрочем, мы тоже хороши – ничего вообще не рассказали.
– Считаешь, стоило сказать Бальбоа о пергаменте?
– Я бы не торопился. Но связь с этим человеком терять ни в коем случае не стоит.
