Вячеслав Курицын дал следующую интерпретацию этого места поэмы:
«Когда Веничка приедет – не в Петушки, а в Москву, он встретит на улице страшную четверку (четыре всадника тьмы?) и, убегая от нее в ночном ужасном пейзаже, окажется наконец у Кремля – символа ада, – и ад восторжествует…»[96]
Теперь возвратимся к отмеченному ранее обилию цитат в рассматриваемых произведениях.
У Аксенова:
«Понятное дело, не вынесла душа поэта позора мелочных обид, весь утоп в пуховых подушках, запутался в красном одеяле…» (54);
«Пусть струится над твоей избушкой тот вечерний несказанный свет.
Кстати, передайте родителям пилота Кулаченко, что он жив-здоров, чего и им желает» (60);
«– Скажи, Глеб, а ты смог бы, как Сцевола, сжечь все, чему поклонялся, и поклониться всему, что сжигал? – спросила Ирина» (77);
«– Во-во, – кивнул Володька, – такой кореш в лайковых перчатках…» (81);
«Шустиков Глеб предложил Ирине Валентиновне „побродить, помять в степях багряных лебеды“, и они церемонно удалились» (81);
«Сима, помнишь Сочи те дни и ночи священной клятвы вдохновенные слова взволнованно ходили вы по комнате и что-то резкое в лицо бросали мне…» (95);
«Очнувшись, он вышел из аттракциона, почистился, закурил трубочку, закинул голову…
…о, весна, без конца и без края,
без конца и без края мечта…» (100)
И у Ерофеева, как это уже отмечалось в критике, «пласт литературной цитации исключительно широк». В поэме цитируются «Слово о полку Игореве», Шекспир, Рабле, Саади, Гёте, Гейне, Корнель, Байрон, Перро, Пушкин, Грибоедов, Баратынский, Лермонтов, Гоголь, Л. Толстой, Достоевский и т. д. и т. д., вплоть до Лебедева-Кумача, Виктора Некрасова, Солоухина[97].
Общим для обоих произведений является и пародийное использование «пропагандистской советской радио– и газетной публицистики с ее навязшими на зубах, – как пишет Юрий Левин, – агитационными клише, к чему можно присоединить не менее надоевшие хрестоматийные – изучаемые в школе – образцы литературы социалистического реализма плюс расхожие и также взятые на вооружение советской пропагандой цитаты из русской классики»[98].
Но здесь кроется и принципиальное стилистическое противостояние двух авторов.
Аксенов, как справедливо отметил Бенедикт Сарнов, уродливый советский новояз «превратил в одну из самых ярких красок своей художественной палитры». А уродливое словосочетание «вульгарного советского новояза, (вот эта самая „затоваренная бочкотара“) демонстративно вынесенная им тогда в заглавие своей новой повести, можно рассматривать как своего рода
