Рукописи Ю. Олеши свидетельствуют, что он не мог набрасывать приблизительных черновиков, не мог двигаться дальше, пока не находил нужного слова.
О такой же особенности своей работы говорил А. Толстой, уверенный, как большинство писателей, в ее универсальности: «Иной раз по слабости душевной напишешь такое-то место приблизительно — оно скучно, фразы лежат непрозревшие, мертвые, но мысль выражена, беды как будто нет? Черкайте без сожаления это место, добивайтесь какой угодно ценой, чтобы оно запело и засверкало, иначе все дальнейшее в вас самом начнет угасать от этой гангрены.
Я всегда руковожусь чувством приязни и неприязни к бегущим строчкам. Скука — вернейший признак нехудожественности. Покуда предыдущее не сделано, я не могу идти дальше. Отсюда метод работы: я не пишу черновиков, не могу заставить себя набросать, скажем, рассказ вчерне и затем отделать его, — работа опротивеет, соскучусь, брошу. То, что написано, уже почти готово (исключая мелочей, длиннот, неудачно найденных слов)».
Черновая рукопись «Железного потока» состоит из многочисленных склеенных между собой кусков текста. Сам А. Серафимович пояснял: «Писал разбросанно, кусками. Не так, чтобы с начала с первой главы начал — и до конца по порядку. Нет. Помню, прежде всего написал хвост, последнюю сцену митинга. Вслед за концом я написал начало, которое также подверглось усиленной обработке… Когда конец и начало были уже готовы, нужно было их соединить… Середину я писал кусками: то одну сцену напишу, то другую, по мере того как они складывались в сознании. Несмотря на то, что в голове вся тема держалась полностью, почему-то не все сцены вставали с одинаковой яркостью, они не шли гуськом, вслед, в порядке друг за дружкой. Куски я потом постепенно склеивал и переклеивал… Переписал, потом по частям стал перерабатывать: возьмешь один кусок, переработаешь и вставишь».
Есть ли зависимость между способом работы и самой манерой писателя? Ш. Бодлер видел причину «многословности» и «скомканности» романов О. Бальзака в том, что он «невероятным образом исписывает и перечеркивает свои рукописи». Но вот оставленное очевидцем описание рукописи АН. Франса, прозу которого никак нельзя упрекнуть в тех же грехах: «Каждая страница была подскоблена, переправлена, изрезана ножницами…Он делал бесконечные исправления, изменял порядок фраз, находил новые переходы, разрезал свои листки на какие-то причудливые фигуры, ставил в начале то, что было в конце, вверху, что было внизу, и подправлял все кисточкой с клеем. Некоторые части, уже набранные, были написаны вновь, потом восемь или десять раз переделаны в корректурных листах».
