– Заходи. Но только до утра.
– Сам решу, – в тон ей ответил Матвей, перешагивая порог.
Внутри избушка лишь отдаленно напоминала домик из его детства. Стены почернели и покосились, земляной пол кое-где вздулся горбом, приподняв лавки, печь вся потрескалась и покрылась темными потеками. Под потолком висела бурая паутина, в которой что-то трепыхалось, там же сушились терпко пахнувшие пучки трав и кореньев. Все это освещалось одной-единственной масляной лампой, которая покачивалась в углу, рождая на стенах, полу и потолке причудливые исковерканные тени. Это был не тот дедов дом, который он помнил, совсем не тот.
– Ваше? – деловито кивнул Матвей на травы и паутину. – Что ж вы так запустили-то? Придется убрать. Да и самим тоже…
Он хотел сказать «выметаться», но наткнулся взглядом на старуху, и слова комом застряли в горле. Та смотрела на него с ненавистью, верхняя губа приподнялась, обнажив острые желтые зубы. Левый клык был сломан, и в темноте провала пузырилась белесая слюна.
«Больная какая-то? – мелькнуло в голове. – Психическая? Бомжиха? Лучше не связываться. Вдруг бешеная. А потом из города врача привезти. Ну и полицию, чтоб выяснили, кто это». Он уже твердо решил забрать этот дом себе. Просто из принципа, чтобы не доставался ненормальной бабке.
– …в общем, разберемся, – хрипло сказал он, отводя взгляд.
Бабка сморщилась. Изо рта высунулся острый кончик языка и хищным движением облизнул губы. Она сделала несколько странных пассов руками, сжимая и разжимая пальцы, словно то ли душила что-то, то ли сворачивала шею, то ли просто давила и мяла, – а потом пошаркала куда-то в темноту.
Матвей облегченно вздохнул и снова осмотрелся по сторонам.
Картинки детства встали перед его глазами. Когда-то за этим замызганным – а тогда тщательно выскобленным до желтизны – столом Матвей, высунув от напряжения язык, старательно выводил каракули, подражая дедовым письменам. А вот на этой лавке – которая тогда доходила ему до пояса, а не как сейчас, чуть выше колена – он устраивал целые баталии с участием вырезанных дедом из липы солдатиков. А вон там…
– Вот твой дед, – угрюмо раздалось у него за спиной, и Матвей оглянулся.
– Дедууу, – простонал он. Сердце сжалось. В его памяти дед всегда был хоть и сухощавым, но крепким и жизнерадостным, а сейчас же, сутулый и сморщенный, он походил на маленького щуплого воробышка.
Он бросился было обнять старика – но бабка резким и сильным ударом оттолкнула его.
