Господин Шульц. Ступайте, ребята, и если сможете достать, купите мясные консервы. Наши запасы на исходе.
Лакеи уходят.
Дама. Ягненочек мой, давай и мы поглазеем на революцию, а? Я постараюсь говорить попроще и изобразить красотку с военного завода.
Первый господин. Жарко. Разрешите? (Раздвигает портьеры, открывает окно.)
Серое утро. Пулеметная стрельба доносится громче.
Музыка обрывается. Все прислушиваются. Тишина.
Раненый (вскакивает на стул. Среди полной тишины, невнятно). Храбрость — идиотизм, мораль — сентиментальность, порядочность — вздор, искусство — блеф. Шампанское — это нечто реальное, женщины — это нечто реальное, деньги — это нечто реальное. Реально все, что идет в глотку, в нутро, в карман. То, что у меня есть, не отнимет у меня больше никакой жид, никакой большевик. Оплакивать скорби мира? Подставлять грудь под пули во имя блага человечества? Пить надо, танцевать, блудить…
Общее замешательство.
Крики. Он пьян. Закройте окно! Музыку!
Окно закрывают. Музыка.
Открытая площадь. Взволнованная толпа.
Хор мелких буржуа. Ну и времена! Ну и времена! (Шушуканье.) В восточной части города грабят. Взорван, говорят, военный завод. Поезда не ходят. Нет подвоза продовольствия.
Газетчик. Декларация правительства! Воззвание Томаса Вендта!
Народ (вырывает друг у друга газеты. Кто-то читает вслух). Независимое государство! Социализация прессы! Национальное собрание! Свобода и личная собственность гарантируются.
Рабочий. Красный флаг на полицейском участке. Красные флаги на вокзалах. Наконец-то. Земля — трудящимся. Да здравствует Томас Вендт!
Еврейка из Галиции. Я ранена. Они попали мне в руку. О, как это хорошо. Кровь разжигает, кровь превращает порыв ветра в бурю. Как я счастлива, что могла пролить кровь за свободу.
Буржуа. Вообразите. Мой парикмахер сегодня не явился. Двадцать три года он приходил каждое утро в восемь часов десять минут. В первый раз за двадцать три года я не брит.
Другой. И трамвай не ходит, и поезда городской железной дороги стоят, и письма не доставляются, и магазины закрыты.
Хор мелких буржуа. Ну и времена! Ну и времена!
Нарастающий ропот. Все продовольственные управы разгромлены. Девять военных заводов взлетели на воздух. Город голодает.
Изувеченный солдат. Мы были на фронте. Нас морили голодом, отдавали на съедение вшам, заставляли кричать ура, посылая на смерть. Над нами глумились, глумились четыре года подряд. Теперь мы кричим ура, теперь мы командуем, теперь мы будем глумиться. Ура!
