Анна-Мари. Может быть, в этом все-таки есть какой-то смысл. Я помню одно стихотворение. Называется «Мы ждем».
Раненый. А, знаю. Это Томаса Вендта. Да. Хорошее стихотворение. Но иной раз, когда вспомнишь, что ты калека, — никакое стихотворение не помогает.
Анна-Мари. Ну вот. Чайник закипел. Посмотрим, что нам принесла Луиза. Гм. Неплохо. (Ест. Протягивает ему.) Закусывайте.
Раненый. Здесь так уютно, так хорошо. Красивые вещи вокруг. (Показывая на маленькую статуэтку.) Как этот дикарь язык высунул!
Анна-Мари. Это редкая вещь. Привезена с Явы.
Раненый. Странно. Чего только не бывает на свете. Вот сидишь — и около тебя красивая девушка, и она кормит тебя всякими вкусными вещами. Странно.
Анна-Мари. Сколько вам лет?
Раненый. Девятнадцать минуло. Какие у вас белые, руки. Я хотел бы дотронуться до них.
Анна-Мари. Почему вы этого не делаете?
Раненый. Вы хотели мне что-то сказать.
Анна-Мари. Да. Хотела. (Гладит его по волосам.) Но вы дрожите весь.
Раненый. Я дрожу?
Анна-Мари встает. Ходит взад и вперед.
Раненый. (Следит за ней взглядом.) Я никогда не знал настоящей девушки. Только таких — с улицы. В этом городе живет одна девушка, она когда-то любила меня. Но такой, каким я стал, я все не могу решиться пойти к ней. Вот уже шесть дней… (Умолкает, не спуская глаз с Анны-Мари.)
Анна-Мари. Почему вы замолчали? Как вас зовут?
Раненый. Пауль.
Анна-Мари (стоит перед зеркалом, старается поймать в зеркале его взгляд, медленно.) Когда ты меня наконец поцелуешь, Пауль?
Раненый целует ее шею, плечи, грудь.
Господин Шульц (входит с тайным советником). Простите. Мы помешали.
Тайный советник. Тысячу извинений. Следуя настойчивому приглашению господина Шульца…
Раненый. Кто этот господин? Что угодно этому господину? Какие права у этого господина? Неужели вы тоже из… из таких?
Анна-Мари (Шульцу). Как вы смели без предупреждения?
Господин Шульц. Прошу без кинодрам, мой ангел. Перед господином советником нам ведь стесняться нечего. Ну, словом, прежде всего сядем. (Сидится.) Ситуация, по-моему, достаточно ясна. Я позвонил, не застал тебя: пора пить чай, мы сами себя пригласили. Твой гость нисколько нам не помешает. Правильно? Можно ли что-нибудь возразить против такого великодушного толкования вещей? (Раненому.) Кстати, ваше лицо мне знакомо. Ага! Наш гордый испанец из «Скачущего кенгуру». Феноменальная память на лица, верно? А теперь давайте чай пить. Так-то.
Раненый. Я ничего не понимаю. Это страшнее, чем на фронте. Я ничего не понимаю.
