Томас. Лес, дорога, и небо над ними. Я вижу их, тех, кого хочу воссоздать. Вот они — предводитель рабов и римский военачальник.
Кристоф (напряженно всматривается, потом огорченно). Я вижу только трубу электростанции и железнодорожный мост. Кстати, помнишь, я рассказывал тебе о Фрезенеке, из нашей конторы. Вчера, после работы, мы шли с ним домой. Вдруг видим — толпа. Оказалось, арестовали какую-то женщину: она до полусмерти избила своего ребенка. А Фрезенек и говорит: неужели мать не имеет права даже на такое удовольствие, как отколотить своего ребенка, когда захочется?
Томас. И ты думаешь, что вот такого Фрезенека можно переделать?
Кристоф (убежденно). Ты мог бы это сделать.
Томас. Ты твердо в это веришь?
Кристоф. Так же твердо, как в мою контору и в чернильное пятно на моем столе. Однако становится холодно. Может быть, подымемся в «Три ворона» и выпьем чего-нибудь горячего, а?
Томас. Я останусь здесь.
Кристоф. Хорошо. Если я тебя здесь не найду, увидимся дома. (Уходит.)
Томас. (один). Переделать такого Фрезенека, вселить в него другую душу. Ему кажется, что это так же просто, как подать нищему грош. Только потому, что я задался этой целью, он в нее верит. Конечно, свеча не померкнет, если о нее зажигать другие. Но где взять материал, способный воспламениться? Воспламенить воду? А он — верит в меня.
Что это там? Она, кажется, распускает волосы? Что она делает? О!.. (Вскакивает и поспешно бежит.)
Господин Шульц (средних лет, толстый, лысый, одет безукоризненно; входит). Прекрасный лес, а рядом — электростанция. Приятный вид: сочетание красот природы с дарами цивилизации. Наши современные художники, так много мнящие о себе, пожалуй нашли бы эту зарю безвкусной. Даже мою виллу они назвали бы, вероятно, безвкусицей, халтурой. Если хочешь в свое удовольствие предаться чувствам, не отказываясь от привычного комфорта, они тебе сразу же — безвкусица.
А я люблю безвкусицу. У меня хватает мужества любить ее. Иногда мне хочется пощекотать себе нервы, но не слишком их при этом утруждать. (Садится.)
Если верить поучительным историйкам, то мне полагалось бы теперь блуждать со взъерошенными волосами, точно за мной гонятся фурии со скоростью сто двадцать километров в час. Как она стояла передо мной, эта девчонка. Ни дать ни взять Геповева, или Гризельда, или еще какая-нибудь дама из хрестоматии для назидательного чтения.
Судьба, уважаемая фрейлейн, судьба. Знал бы я, что дело со мной так обстоит, я пальцем бы ее не тронул. Глупая индюшка. Почему она не взяла четыреста монет? Пошла бы к врачу, и через недельку-другую все было бы в порядке. Так нет. Непременно истерика. Непременно биться головой об стенку.
