— Что тебе сказать? Не каждый огонь вечно горит ярким пламенем. Порой он угасает, порой разгорается, но тем не менее не гаснет.
— Это не ответ. Сделай что-нибудь. Ты должен мне помочь! Сделай еще одну операцию. Вскрой этот череп и убери ЕГО. Так жить невозможно.
— А ты подумал о нем? Мы вдохнули в него жизнь, он перестал ожидать, увидел мир, людей, себя. Начал жить.
— А те, кого вы всего этого лишаете, те, что ожидают в холодильниках, они ведь тоже хотели жить и думали о жизни, когда их тела погружались в жидкий азот. А вы расчленяете их, используете отдельные части, элементы, а остальное сжигаете. Запоздалый церемониал погребения. Вы убиваете их, дорогой мой, а ведь они не мертвы. Они только ожидают.
Тельп побледнел, и Тертон заметил это.
— Мы используем только тела, о которых точно знаем, что они не пригодны для жизни.
— Не шути. Что значит «знаем»? Знает кто? Современная наука? Тот, кто помещал их в азот, тоже «знал», что все они нежизнеспособны, а сегодня оказалось — далеко не все. А вы уверены, что через сто, двести, тысячу лет их не удастся вернуть к жизни? Всех. Ведь практически они могут ожидать вечно.
— Это вопрос техники, Джуль, и только. Человек может жить, жить по-настоящему как человек лишь в том времени, в котором он родился и вырос. Потом… потом он превращается в анахронизм, в музейный экспонат. Он не понимает нового мира, этот мир ему чужд. Для того, кто перестал бы ожидать через тысячу лет, быть может, единственным нечуждым местом был бы зоопарк. Отсюда вопрос: имеем ли мы право будить их через столько лет? Ведь это люди, которые после пробуждения хотят жить, мыслить, понимать. Хотят быть счастливыми. Они ожидают не для того, чтобы просто когда-то проснуться, — Тельп замолчал. — Об этом много думали и я и другие. Даже теперь, по прошествии всего нескольких десятков лет, мы создаем ему. Корну, имитированную действительность, тот мир, который он знал. Мы обязаны это для него сделать…
— Так пусть он всегда живет в своем имитированном, а не в моем реальном мире. Мир — не его, а мой. Он отнимает у меня мои дни, мои часы, потому что мы неумолимо стареем вместе, он и я.
— Он дал тебе столько новых часов, столько лет. Не жалей их для него. К тому же неизвестно, правы ли мы?
— Не понимаю.
— Правильны ли наши предвидения, истинны ли наши суждения о человеке, которому предстоит начать быть в новой действительности.
— Заметь, это сказал не я, а ты.
— Сомнения — фундамент науки. Мы хотим это проверить. И поэтому Корн иногда выглядывает в наш мир.
