— Ну, бежал! — зло оборвал разведчик. — Ну и что, что?
— Вот именно — что? — подхватил штандартенфюрер. — Что вынудило вас так рисковать из-за моей персоны?… Я не страдаю избытком скромности, но должен признать: разведчик вашего класса стоит явно не меньше, разве не так? И к тому же раньше у вас имелись куда более благоприятные возможности для похищения. Но нет, моя голова понадобилась вам именно теперь, после того, как мне удалось подбросить партизанам компрометирующий вас документ…
Кляйвист вытянул дудочкой губы, втянул их и откинулся на спинку кресла.
— Так вот. Не потому ли вы бежали за мной, что я, один лишь я мог бы подтвердить вашу невиновность?
— Дайте воды, — тоскливо попросил пленник.
На столе зажглась сигнальная лампочка.
Хозяин кабинета нажал кнопку вызова. Вошел, робко, едва ли не на цыпочках, молодой офицер, заменивший Цоглиха.
— Шеф, — почтительно протянул он начальнику расшифрованную радиограмму, — из леса…
Не дослушав, Кляйвист выхватил листок. «Партизаны взяли интересующее вас лицо под стражу»… — доносил «Бритый».
— Под стражу!
…«На рассвете, воспользовавшись тем, что часовой заснул, он бежал…»
— Бежал! Все подтверждается!
«…Отряд уходит из лагеря, боятся, что беглец наведет карателей…»
— Я знал! — торжествуя, забегал по кабинету Кляйвист. — Знал, что ему не поверят!
Протрещал телефон.
Новый адъютант снял трубку, взволнованно доложил шефу:
— Русские саперы снимают проходы в минных полях!
— Где? — замер начальник СД.
— Их авиация бомбит наши позиции! Сильнейший артогонь! Должно быть, качалось!
— Где? — пронзительно крикнул Кляйвист. — Где?
— На флангах!
«Хомо» вскочил, опрокидывая стул.
— Оставили старый план? Да они что!
— Сами в ловушку!. — залился смехом штандартенфюрер. — Я знал!…
…Но в таком случае недопустимо ослаблять фланги, — безостановочно работала его мысль. — А наши перетрусившие генералы спешно закрывают центр…
— Машину! Я еду к командующему!
Пальцы Владимира Ивановича судорожно сжали спинку стула…
* * *
Штандартенфюрер вернулся через два часа. Он был в превосходном настроении. Фельдмаршал от души поздравил его и тут же распорядился приостановить переброску войск…
Бодрым, летящим шагом вошел Кляйвист в одиночную камеру, где стоял, уткнувшись лицом в шершавую каменную стену, русский разведчик — жалкий, раздавленный. В эту минуту штандартенфюрер ощутил к поверженному врагу даже известную симпатию, — в сущности, в их судьбах было нечто общее: люди возвышенных склонностей, гуманитарии — философ и музыкант, — два идеалиста, пожертвовавшие истинными своими призваниями, бросившие свои жизни в костер вдохновенных утопий, пусть противоположных, но, быть Может, равно несбыточных…
