Анне нечего возразить, и все-таки она не согласна.
- Поняла? - вдруг спросил ее Василий Кузьмич и осуждающе добавил: - А она - общее собрание!
- А почему не объяснить это всем колхозникам? - возразила Анна. - Один общий государственный закром.
- Потому что далеко еще не все колхозники мыслят государственными категориями, - объяснил Тарабрин. - Слышали о демократическом централизме? Кое-что снизу, но не все снизу...
Анна не вполне уловила мысль Тарабрина. В свое время она сдавала в техникуме зачет по истории партии, но не считала себя хорошо подкованной в политике.
- Вы поняли меня? - пытливо спросил ее Тарабрин.
Анна чувствовала себя бесконечно слабой.
- Но я не могу...
- А вам и нечего мочь, - холодно произнес Тарабрин. - Сидите и молчите. Вообще, это дело не ваше, а правления и товарища Поспелова...
- Мы все-таки соберем собрание, - тихо сказала Анна. - Колхозники не пойдут против...
- Вы что - хотите скомпрометировать райком? - задал ей Тарабрин вопрос. - Не следует волновать людей.
- Следует, - сказала Анна.
- А вы, оказывается, любите дешевый авторитет, - сказал тогда Тарабрин. - Но мы вас не поддержим. Так вы легко можете очутиться вне партии.
Анна хотела что-то сказать, но Тарабрин перешел в ту неотразимую атаку, которая неизменно приносила успех во всех спорах.
Со сдержанной улыбкой он поглядел на Поспелова.
- Помнишь, Василий Кузьмич?
На этот раз Поспелов не ответил, хотя отлично помнил, сколько раз Тарабрин в тяжелые минуты угрожал ему потерею партбилета.
Но Анна Тарабрина не поняла и опять хотела что-то сказать, но тот не хотел уже слышать возражений.
- Завтра вывезете двести центнеров, - продолжал Тарабрин, на этот раз больше обращаясь к Поспелову. - Это директива. Директива райкома. Понятно?
- Но я вам хочу объяснить... - начала снова Анна.
Тарабрин не захотел ее слушать.
- Вы потеряете свой партбилет, - промолвил он тоном, не терпящим возражений. - Партбилет у вас с собой?
- У меня нет...
Она хотела сказать, что у нее вообще нет партбилета, что она беспартийная, но Тарабрин опять помешал Анне договорить.
- И очень плохо, - сказал Тарабрин. - Партбилет всегда должен находиться при коммунисте.
Поспелов вдруг вступился за Анну.
- Да она по молодости, Иван Степанович...
- Ладно, - смягчился Тарабрин. - Идите и завтра же сообщите, сколько вывезли вы зерна.
Спорить с Тарабриным бесполезно, он всегда докажет свою правоту. Да Василий Кузьмич и не сомневался в том, что Тарабрин прав. Ему по должности полагалось быть умнее и дальновидней Поспелова. Не стоило понапрасну отнимать время у секретаря райкома. Василий Кузьмич заторопился, пошел, и Анна пошла, хотя ей казалось, что они ни о чем не договорились. Она уже не замечала ни просторного коридора, ни широкой лестницы. Она шла и думала, что первое впечатление не обмануло ее: Тарабрин хоть и повысил на нее голос, все-таки оказался на высоте, настоял на своем, оказался принципиальным человеком. И в то же время она чувствовала, как лицо ее почему-то горит от стыда. Она уступила Тарабрину, не могла не уступить, не могла его оспорить. Но на душе у нее было нехорошо. Что-то половинчатое было в ее согласии. Тарабрин тоже в чем-то не прав, он тоже проявил половинчатость. Она не могла понять Тарабрина. Но не могла оправдать и себя. Не надо уступать. Никогда не надо уступать, если ты уверен в своей правоте.
