— Лидер Ван Дарвик, — растерянно откашлялся Кин. Он привстал, протянул руку, но ответа не последовало.
— Сиди, — коротко резанул Оло. — Я наслышан о твоей клоунаде во время заседания, Кин. Чем вызван столь бурный поток словесного дерьма?
— Ах, твоя псина Соломон уже доложила тебе?! — растянул рот в язвительной улыбке Кин. — Значит, я всё правильно понял.
Оло Ван Дарвик нахмурился. Вместе с этим на его гладко выбритом лице проступили морщины, на скулах заходили желваки. Взгляд приобрёл почти физическую тяжесть, которая давила на расстоянии. Над идеальным черепом будто зависла ручная туча, которая скрывала его в тени и подчёркивала важность каждого произнесённого слова.
— Внимай молча, Кин. Не секрет, почему ты настолько самоуверен. Однако ты весьма талантлив. И посему призываю тебя, как расчётливого и умного Лидера, — образумься. Присоединись к моей команде. В противном случае я просто избавлюсь от тебя и разыграю твоими костями партию, которая станет началом большой игры. Теперь ты можешь, не разевая свою мерзкую пасть, отдаться крепким размышлениям. Ответа жду очень скоро. На сегодняшней премьере, после второго антракта.
Оло стремительно встал и покинул «Монруж», оставив Кина в растерянной задумчивости. Спустя минуту Лидер Маникура допил свой чай и сделал звонок.
— Арзор, салют! Это Хари. Теперь я уверен в том, кто мутит воду в нашем аквариуме. Соломон и его кукловод. Этот паршивец только что подсел ко мне и принялся угрожать! Что? Не важно, что спрашивал. Главное мы знаем, откуда смердит. Позвони Шербешеру и остальным, все должны знать и быть наготове.
Кин отключился, уложил картридж во внутренний карман пиджака и сладостно улыбнулся своим мыслям.
Хари Кин аплодировал и широко улыбался. Он недолюбливал кино, но обожал театр. Пьеса «Фармон», разыгранная так изящно, так тонко, как только могла быть отображена на сцене, безмерно радовала его, принося неподдельное эстетическое наслаждение. Его дама, высокая блондинка с восхитительной причёской на манер птичьего гнезда, так же растягивала губы своей превосходной натренированной улыбкой и выказывала всяческое участие даже в тех местах пьесы, которые прочла вскользь за день до премьеры. «Театр О?Шара» являл собой шедевр аскетического футуризма. Белоснежные ложи, выполненные в виде стрел, устремлявшихся в никуда. Балконы, словно космические шлюпки, а сцена, овальная, немного скошенная справа, как символ площадки, на которой творится история. И море искусственных огней: белых, синих, красных и зеленовато-сиреневых. Они струятся и пульсируют откуда-то сверху и с боков. Но каждый огонёк на своём месте, и каждый знает, когда ему появиться.
