Необыкновенная история о воскресшем помпейце | страница 46
Тут за окном застучали колеса и лошадиные подковы.
— Вот и наши экипажи, — объявил один из туристов, выглянувший в окошко, и все разом поднялись с мест.
— Да вы куда отсюда? — спросил, встрепенувшись, Марк-Июний. — В Неаполь же есть железная дорога?
— Нет, мы на Везувий, — отвечал лорд Честерчиз. — До Торре-Аннунциаты мы едем в колясках, а оттуда уже верхом.
— Учитель! — обратился помпеец к профессору. — Поедем и мы тоже с ними!
Глаза его горели таким лихорадочным огнем, что Скарамуцциа покачал головой.
— Уж если подниматься на Везувий, — сказал он, — то по зубчатке от Резины, куда можно проехать прямо по железной дороге.
— А вот подите, потолкуйте с моей упрямицей! — отозвался лорд Честерчиз. — Забила себе в голову ехать туда верхом, во что бы то ни стало…
— А вы, профессор, тоже на Везувий? — вмешалась упрямица.
— Не столько я… — замялся Скарамуцциа.
— Сколько ваш ученик?
— Н-да… А где он, там и я.
— Так что же, милый папа? У нас в коляске есть как раз еще два места…
Вид на Везувий из Помпеи.
И вот, они оба, учитель и ученик, сидят уже в коляске Честерчизов: профессор — против отца, а помпеец — против дочери. Хорошо еще, что она закрылась снова своей густой вуалью, из-за которой едва-едва светятся глаза. Но пылкое воображение молодого человека дополняло недостающее, и он готов был верить, что перед ним — его настоящая Лютеция…
Сама мисс Честерчиз, казалось, не обращала уже на него ни малейшего внимания. Когда они въехали в маленький городок Торре-Аннунциата, она, в свою черепаховую лорнетку все время поглядывала по сторонам, чтобы не пропустить ничего замечательного.
— Мистер Скарамуцциа! Посмотрите, что это такое? — спросила она, указывая лорнеткой на какие-то желтые тесемки, целыми рядами развешанные на длинных шестах перед одним домом.
— А макароны.
— Макароны на улице?
— Да, на солнце они лучше всего сушатся; и топка даровая.
— Но помилуйте: на них летит вся пыль от наших экипажей!
— На зубах немножко похрустит, не беда. Здешние макаронные фабрики славятся по всему свету, далее за Океаном. Американцы вписывают их от нас ящиками.
— Поздравляю американцев! Что же до меня, то теперь я ни за что уже не возьму в рот ваших итальянских макарон. Ах, Боже мой! Вот картина-то!
И барышня залилась серебристым смехом. А картина, в самом деле, была преоригинальная: на перекресте двух улиц стояла корова; перед нею сидел на корточках мужчина и доил ее по всем правилам молочного хозяйства, а вокруг столпилось несколько женщин с пустыми жестяными кружками, в ожидании, когда до них дойдет очередь получить свою порцию.
