— Жениться! — сказала Варенька с насмешкой…
Затем я спокойно улыбнулся, поклонился и вышел. И странное тогда что-то творилось во мне!..
Когда я пришел домой, я тотчас послал за доктором.
— Доктор! — сказал я, когда он явился на мой зов. — Я болен. Я ужасно болен, доктор!
— Что с вами? — спросил он.
— Доктор, у меня страшно болит грудь.
— Гм! Это ничего.
— Кроме того, у меня стреляет в левый бок, боль проходит под ложечкой и оканчивается нестерпимой ломотой в правой лопатке, и все это отдается тупой болью в позвоночном хребте.
Мой доктор задумался. Я продолжал:
— Я кашляю днем и не сплю напролет целые ночи. Аппетита нет решительно никакого. Нервы раздражены, дыхание тяжело. Биение сердца ужасное.
Доктор посмотрел на меня с недоумением, но я был бледен как полотно.
— А голова не болит? — сказал он, заглядывая мне в глаза и щупая пульс. Он думал, вероятно, что я помешался.
— Голова не болит, — отвечал я.
Доктор погрузился в размышление.
— Знаете, доктор, что придумал я. Я болен весь, решительно весь; мне нужно лечение, которое бы восстановило весь мой организм: я думаю ехать на кумыс.
— А что же? Прекрасно — сказал доктор. — Поезжайте: кумыс восстановит вас.
— Так вы советуете, доктор!
— Непременно. Я вам решительно прописываю кумыс.
— И вы думаете?
— Я думаю, что это необходимо.
— Благодарю вас, доктор, вы меня спасаете! — сказал я с чувством.
И мы расстались, очень довольные друг другом.
На другой день в 12 часов ко мне приехали Островский и Федор Федорыч, за которыми я посылал; у меня сидел уже доктор, пришедший наведать своего больного.
— Зачем ты присылал за нами? — сказал Островский, входя.
— Завтракать.
— Умно придумано!
— А отчего у вас на дворе стоит тарантас? — спросил Федор Федорыч.
— Я еду, — отвечал я.
— Куда это?
— На кумыс.
— Что за дикий вкус!
— Доктор посылает.
— Доктор, что это вам пришла фантазия выгонять его отсюда?
— Сергею Петровичу это необходимо, — отвечал доктор, — я ему решительно прописываю кумыс.
— И ваше мнение неизменно? — спросил Островский.
— Положительно! — сказал доктор.
— В таком случае нам ничего не остается больше, как оплакать тебя и выпить с горя.
— За этим дело не станет, — отвечал я и велел подавать завтрак и закладывать лошадей.
За другой бутылкой все стали говорливее; Островский с большим одушевлением доказывал мне, что живительность виноградного сока не может ни с чем сравниться, и советовал мне лечиться шампанским.
— Попробуй, душа моя, — говорил он, — выпивать бутылочку в день; будет мало, так две, но только аккуратно, непременно аккуратно, и ты увидишь, как оно поможет. Лечат же молоком, лечат водой; не может же быть, чтобы вино было менее полезно.
