— Простите, что ворвался вот так — посредине ночи, — он усадил меня на диванчик. — Я почувствовал, что вы проснулись, испугались, а потом вам стало больно. И переполошился. Разрешите, я тоже присяду?
— Конечно.
Он подвинул себе кресло и уселся напротив меня.
— Вам не холодно?
— Нет. Каким образом вы чувствуете мой страх? Или мою боль?
— Сам точно не знаю, — быстро ответил хозяин дома — и я отчетливо поняла, что он лжет.
— И в тот момент, когда я была в пыточном подвале — вы меня тоже почувствовали?
— Да. Это был один из самых неприятных моментов в моей жизни… Если не самый. Я очнулся ближе к обеду. Отец был со мной… — в голосе его прозвучало бесконечное удивление.
— Да, — кивнула я. — Он был в поместье с ночи. Очень переживал.
— Я сказал, что вы для меня сделали. Я ведь, действительно все видел: и то, как вы старались меня спасти, и то, как вы сражались с этой тварью… А сам был беспомощным… Беспомощность — отвратительное чувство. И унизительное… Потом, когда я очнулся, меня пытались убедить, что вы сбежали.
— С чего это так решили?
— Я так понимаю, что никто не понял, куда вы делись. Слишком много народа было в доме: следователи, военные, маги, лекари, контрразведка, охрана императора…
— У семи нянек дитя без глазу, — проворчала я.
— Еще одна присказка вашей родины?
— Совершенно верно…
Он помолчал. Потом заговорил с явной неохотой:
— В конечном итоге, вас спас Вилли. Он видел, как вас увозили в экипаж. На рассвете. Он смог прорваться к Джону — и смог описать черную карету с решетками и мышиную форму.
— Спасибо ему, — вздрогнула я от воспоминаний.
— После этого вас стали разыскивать в Уголовной полиции.
— А это правда, что есть такой принцип — если подписано признание, то вина считается доказанной?
— Этот принцип касается добровольно подписанного признания, — уточнил милорд Верд.
— Ну, чтобы получить «добровольное» признание не обязательно забивать. Можно не поить. Или бить кого-то из родственников. Или… отправить побеседовать с подозреваемым палача. Вы знаете, он удивительно убедителен.
— Простите меня…
— Мне несказанно повезло, что я вывела господина Монтесье из себя — это дало отсрочку — пока он бил, потом меня лекари спасали, потом я без сознании была…
— Кто такой господин Монтесье? — в голосе было сплошное ровное равнодушие.
— Вам доложат, — рассердилась я. — И вообще, а что было бы, если бы я сломалась — и подписала признание?
— В вашем случае — ничего. Я бы смог решить этот вопрос. Хотя было бы не приятно — пришлось бы идти на серьезные уступки и делать то, чего мне делать совсем не хочется.
