Ночь темна, луна не вышла сегодня на свой НП. Только изредка пущенная вражеская ракета злым холодящим огоньком стремится нащупать наступающую беду. И вслед за тем, как в черноте, на короткий срок расцветает ее зловещее сияние лимонного цвета, начинает, как утка, крякать миномет.
Мы лежим уже часа три. Окоченели ноги и руки, в особенности левая рука. Нет возможности приподнять ее, поглядеть на светящийся циферблат.
И вот внезапный, тонкий, мгновенно оборвавшийся выкрик. Забыты мороз, усталость, палец впивается в спусковой крючок автомата. До боли в глазах силишься рассмотреть участок впереди. Мимо нас стремительно, в полный рост проносится здоровенный Остапчук с какой-то ношей, заброшенной на спину. За ним, пригнувшись и тяжело дыша, бегут еще трое разведчиков. Мы поднимаемся, и тут начинается пулеметная трескотня. Вступают в дело минометы, на этот раз хрипло, по-стариковски кашляя.
Вот мы уже почти у цели, «дома».
— Пропуск? — слышен откуда-то из снега приглушенный голос.
— Мир! — отвечает, с трудом переводя дух, Остапчук и сбрасывает с себя ношу. — Отзыв?
— Москва! — отвечает приглушенно невидимый.
Тут другие разведчики берут связанного немецкого солдата и несут в штаб. За ним устало передвигает ноги Остапчук. Он снял с головы ушанку. Пар идет от него, как от загнанной лошади.
Так называемые социально-демографические данные пленного выяснены. Номер части также. Пленный не лжет: передо мной его солдатская книжка. Наконец, задаю вопрос о численном составе его гренадерского полка, поддерживающей артиллерии, местах расположения огневых точек. Пленный молчит. Вопрос задается вторично. Пленный молчит.
— Разрешите, товарищ майор,- говорит угрюмо Остапчук,- я фрица приведу в чувство.
Но командир полка строго смотрит на разведчика.
— Идите отдыхать,- приказывает он, и разведчики удаляются.
— Будете ли вы отвечать? — спокойно произносит майор и поднимается с ящика из-под снарядов. Он подходит к пленному и в упор смотрит на него.
— Я прошу разрешения задать один вопрос,- говорят пленный.
Его первый страх уже прошел. Он чувствует себя не так напряженно, как несколько минут назад.
— Здесь задает вопросы только старший русский офицер,- отвечаю я,- извольте выполнять его приказание.
— Пусть задаст,- отрывисто бросает Алексеев.
— Вам разрешено задать вопрос,- перевожу я.
— Когда меня сюда тащил, как овцу, ваш господин солдат,- говорит пленный,- у него часовой спросил пропуск. Я понял это, потому, что и сам солдат, хотя стал им недавно, Я.- токарь. Вот мои руки.
