2. Н. П. СМИРНОВ-СОКОЛЬСКИЙ И ДРУГИЕ
На тротуаре могло быть сколько угодно людей. Но когда державная фигура его с гордо посаженной головой появлялась от Смоленской, все остальные прохожие как бы отходили на второй, менее заметный план. Он фокусировал не только всеобщее внимание к своей особе, но и явно источал невидимые флюиды: люди рядом с ним как бы отдалялись в перспективе. Организующим центром композиции, как говорят художники, неизменно выступал Николай Павлович Смирнов-Сокольский. Хотя сам он меньше всего претендовал на какую-либо исключительность. Но это уже от него не зависело: такова была личность и характер изумительного этого актера.
Куда бы он ни шествовал — неизменная остановка у магазина старой книги, что в доме 36.
Николай Павлович не выходит из-за прилавка часами. Многие покупатели принимают его за работника магазина. Смирнов-Сокольский невозмутимо дает справки.
Роль, добровольно взятая им на себя, ему явно нравится.
Это, наверное, высший талант — приносить счастье людям и даже самим фактом встречи на их пути вселять в души дух поиска, беспокойства. Нет, делать это не специально, демонстрируя собственную эрудицию. Быть катализатором в жизни — свойство лишь духовно богатой, разносторонней натуры, даже не всегда отчетливо представляющей себе, в чем ее высшее призвание, наибольший сгусток таланта…
Мне много раз приходилось сидеть долгими, нескончаемыми от споров ночами в квартире Николая Павловича. И не щедрость хлебом-солью, чем всегда славился этот дом, придавала своеобразие разговору, текущему то торжественно-тихо, то бурно, страстно, непримиримо. С одной из стен здесь задумчиво смотрел Тарас — уникальный автопортрет Шевченко. А напротив в нежной дымке дышала левитановская грусть — нежная, как всполохи ранней черемухи. За стеклянной дверью — в святая святых этой необыкновенной квартиры — хранились подлинные строки Пушкина и Брюсова, Блока и Твардовского. А хозяин трепетно (иного слова не подберешь) брал в руки пожелтевшее первоиздание радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву» или огненные томики «Полярной звезды» с собственноручными пометками Герцена, — кто мог остаться в такие мгновения равнодушным? У кого не проносились в памяти годы и битвы, вехи духовного пути России к могуществу своему и славе?
Разговор здесь никогда не держался на байках и окололитературных анекдотах, хотя хозяин Николай Павлович был мастером шутки. Речь шла о серьезных научных изысканиях, о героических судьбах книг, о сложных и трудных биографиях людей, связанных с ними.
