— И что это доказывает?
— То, что неммардцы в себе не уверены. А теперь они и вовсе смущены, ведь Франки не стал плакать и просить прощения. Неммардия на нас не нападёт.
— А я вот думаю иначе, — вмешался барон Гроссир.
— Чтобы думать, нужны мозги, господин военный министр.
— Чёрт побери, ваше величество, этого мерзавца нужно немедленно казнить! Он натравил на нас Неммардию, а теперь ещё издевается!
— МОЛЧАТЬ!!! — вдруг взвизгнул король.
В тронном зале воцарилась полная, гробовая, гнетущая, неестественная тишина.
— Удружил ты мне, Турди, нечего сказать, — срывающимся голосом заговорил король. — И я тоже хорош — доверить дело государственной, первостепенной важности шуту! Да ещё какому шуту! Как только Неммардия объявит нам войну, я засажу тебя вместе с твоей секретаршей в самое глубокое, тёмное и сырое подземелье во всём королевстве. На голодную смерть. Теперь относительно вас, барон. Пусть только Неммардия одержит над нами хоть одну военную победу — вам не поздоровится. Каждый год казна расходует огромные средства на вооружение армии и укрепление крепостей, каждый год на вашей груди, — он брезгливо подцепил пальцем один из орденов барона, — появляется очередная побрякушка. И после этого вы имеете наглость утверждать, что мы не готовы к войне?! Завтра утром я лично проведу смотр войскам столичного гарнизона. Вы слышали, барон?
— Так точно, ваше величество, — выдавил из себя военный министр.
— Вот и отлично.
Тут у короля начался нервный тик — задёргалось веко, затряслись губы. Королева Хильда заботливо взяла его за руку и взглядом велела всем выйти.
— Как прошёл приём? — поинтересовалась Дора.
— А! — ответил я, развалившись в кресле и с блаженным видом попивая пиво. — Ничего интересного. Я-то думал, что мы все выпьем на брудершафт, споём хором песню о вечной дружбе с Неммардией, а вместо этого врывается какой-то паршивый баронишка, ругается, угрожает.
— Что же теперь будет?
— Не знаю. Нас с тобой его величество обещал посадить в подземелье.
— Господи, — сказала Дора. — Да подземелье, с тех пор, как я попала к вам на службу, стало вторым моим домом.
— Ты мне тут не философствуй. Вот тебе черновик и бумага. Перепишешь текст красиво и без помарок. Нужно пятнадцать экземпляров.
— Зачем так много?
— Затем, что столько надо.
Дора принялась писать. Текст для индульгенций разбойникам я разработал сам. В каждой из них было написано, что такой-то (оставлялся пробел) является законопослушным верноподданным его величества Франка Четвёртого и имеет перед ним особые заслуги, каковой факт удостоверялся приложением королевской печати. Дора быстренько изобразила пятнадцать листов, а я прошёлся по ним поддельной болванкой с королевским гербом.
