Я наблюдал за старшим, и никак не мог поверить своим глазам. Духи с ней, с синей причёской, хотя и она добавляла неправдоподобности происходящему. Кварг смеялся! Не изображал одну из своих приличествующих ситуации ухмылок, а действительно смеялся, легко и искренне, и я никак не мог поверить своим глазам и ушам. Я в самом деле не видел его таким настолько давно, что уже сомневался в правдивости собственных воспоминаний. Он даже как будто помолодел, и сидел сейчас перед нами не Неспящий без возраста и особых примет, а обыкновенный жизнерадостный мужчина лет тридцати.
Перемена эта, с одной стороны, очень радовала: он вдруг превратился в того самого старшего брата, по которому я давно скучал. Не с момента моего заключения, а значительно дольше, где-то с момента окончания им учебки и принятия присяги. Но, с другой стороны, всё это сильно настораживало: уж очень внезапно и кардинально он переменился. И было совершенно непонятно, не то на него так действует Яроника, не то наконец-то сказалась удалённость от Брата, не то…
Последнее «не то» мне нравилось меньше всего, но оно было самым правдоподобным. Потому что изменился Кар именно после высадки на планету, и я полагал, что события, рассказанные вернувшимися людьми, здорово расходились с реальностью; если это, конечно, были всё ещё те люди.
Непонятно было только, надо ли что-то с этим делать, или нет, и если надо, то что именно? И сходу ответить на этот вопрос я не мог. Делиться с кем-то собственными подозрениями было довольно глупо, вряд ли бы мне кто-то поверил; спрашивать в лоб у самого Кварга — ещё глупее. В итоге я решил для начала некоторое время понаблюдать за его поведением, чтобы исключить хотя бы вероятность подмены. В неё, честно говоря, не верилось даже мне, но проверить стоило.
Я никак не мог отделаться от мысли о странности и неправильности происходящего на корабле. С одной стороны, я чувствовал себя невероятно легко и спокойно, во многом благодаря компании Яры, а с другой — присутствовала во всём этом какая-то неприятная мелочь, будившая настойчиво грызущее меня изнутри ощущение подспудной тревоги.
Осознание пришло внезапно, на третий день после возвращения с планеты.
По корабельному времени было около полудня, на Яронику накатил приступ лени и желания понежиться в кровати. Я к подобному сибаритству был не склонен сколько себя помнил, но почему-то вставать тоже не спешил. Мы вяло и с большими паузами разговаривали ни о чём и как будто раздумывали, стоит ли заснуть обратно. Точивший меня изнутри червячок неправильности и беспокойства вдруг шевельнулся особенно сильно, и я наконец-то понял, что смущает меня в распорядке дня на корабле: его, распорядка, полное отсутствие!
