Доктор Уопеншо впился в череп сильными волосатыми пальцами с крепкими ногтями, но череп, словно вспомнив промелькнувшую в голове Хогга строчку Хаусмена[28] о нерушимости человеческого костяка, только ухмылялся в бронированном благодушии. Потом доктор Уопеншо как бы всхлипнул, точно череп принадлежал Йорику. Потом вроде решил швырнуть его в Хогга, но тот наклонился за «Kvadratnymi kluchami», упавшими на пол. Доктор Уопеншо положил череп обратно на стол, глубоко вздохнул и крикнул:
— Вон! Вот из моего кабинета, черт побери!
— Я, — сдержанно сказал Хогг, еще стоя на коленях, — пришел только по вашему распоряжению.
— Убирайся прочь! Я потратил знания, время, терпение и любовь, — да, черт возьми, — на твой случай, и вот какую получил благодарность! Хочешь карьеру мою погубить, черт возьми, вот и все!
Хогг, позабыв, что стоит на коленях, столь же сдержанно сказал:
— Знаете, в книгу всегда может вкрасться так называемая опечатка. Со мной однажды было. Вместо «прихотливый» напечатали «похотливый». Я бы с большой радостью вам помог, правда. В любом случае, если дело окажется хуже некуда, всегда можно изъять всю главу, вставить что-то другое. Только, — серьезно добавил он, — надо проследить, чтоб объем точно такой же был. Нынче вечером можете сесть и чего-нибудь написать.
Доктор Уопеншо бросился к стоявшему на коленях Хоггу, рванул его за воротничок.
— Вон! — снова крикнул он. — Проваливай, похотливый сукин сын! — Протопал к дверям, распахнул. Другой пациент тихо скулил у газового камина. — Что касается тебя, сачок, — крикнул ему доктор Уопеншо, — я с тобой за минуту разделаюсь. Знаю вас, симулянтов.
Хогг со скорбным достоинством, которое, он предчувствовал, выльется в приступ ярости, как только он окажется в неком славном спокойном местечке, подошел к двери и сказал:
— Вы на себя слишком много берете, если не возражаете против подобного замечания. — И взмахнул «Kvadratnymi kluchami», как бы предостерегая. — Я бы сказал, что такие люди, как вы, должны подавать всем нам, прочим, хороший пример. Это ведь вы хотите, чтоб все шло хорошо, а не этот бедняга.
— Вон!
— Уже ухожу, — сказал Хогг, уже уходя, медленно качая головой. — И, — сказал он, опять повернувшись к доктору Уопеншо, хоть и на безопасной дистанции, — я буду писать стихи какие захочу, большое спасибо; ни вы, никто другой меня не остановит. — Он думал прибавить «вот так вот», но, пока решался, доктор Уопеншо грохнул дверью кабинета; пациент у газового камина вскрикнул «ой», будто мать дала ему затрещину. В конечном счете доктор Уопеншо не совсем хороший человек, думал Хогг, уходя. Надо было с самого начала с подозрением отнестись к его добросердечности. Он чувствовал, что в ней всегда была определенная капля неискренности.
