. Тут к месту будет привести слова, сказанные мне после моего доклада об исходе боев за Крым в Ставке в декабре 1941 года Верховным Главнокомандующим И. В. Сталиным: «Нам все понятно. Войска сделали все возможное и нашли в себе мужество держаться в сложной обстановке, как подобает советским людям».
Но вернемся в Воронцовку. Мы вошли в избу дивизионного штаба. Было слышно, что в соседней комнате полковник Ласкин проводит совещание с командирами частей. Он сжато и ясно оценил обстановку, весьма острую на левом фланге дивизии. «В связи с этим я принимаю решение…» Может быть, несколько не так надо бы сказать начальнику штаба. У Николаева вдруг весело блеснули глаза.
— Где товарищ Торопцев? — спросил он у Ласкина.
— Он нездоров. Сейчас, наверное, в окопчике. Бомбят… разрешите сбегаю, доложу?
— Не нужно. Сегодня вы вступите в командование дивизией.
— Но… полковник гораздо опытнее меня…
— К чему этот разговор? — сказал Николаев. — Принимайте дивизию и командуйте. Военный совет знает и ценит пашу работу, товарищ Ласкин. Приятно было узнать боевого, грамотного командира.
Так мы «крестили» уважаемого Ивана Андреевича Ласкина, и, полагаю, у командования вооруженных сил Крыма ни в октябре 1941 года, ни в дни обороны Севастополя, где 172-я дивизия била фашистов в районе Мекензиевых гор, ни разу не возникало сомнений в правильности выбора командира этого соединения.
Однако, как видите, с кадрами было трудно, если приходилось действовать таким путем.
Новому командиру дивизии сообщили, что надеяться ему нужно на свои собственные силы — в армии отсутствуют крупные резервы. Рассчитывать на существенное подкрепление войска, обороняющие Ишуньские позиции, не могут. Задача дивизии — удерживать оборону по Чатырлыку.
В передней комнате штаба за выскобленным столом ужинали Баранов и Мисюра. Увидев входившее начальство, они вскочили. Николаев взял со стола кусок черного хлеба и пожевал.
— Рассказывай, как у вас с материальной частью, — сказал он Баранову.
— Заканчиваем в Джанкое ремонт «амфибий» и Т-37. На этой неделе все машины будут в строю…
— Твой полк, товарищ Баранов, — задумчиво сказал Николаев, — честно воевал, и ты… ты побереги себя. Твой опыт и смелость еще нужны будут партии.
Это было сказано просто. Тем сильнее было воздействие этих слов. Майор наш богатырь-танкист — от неожиданности не нашелся, что ответить. Наверно, такие мгновения потом помнятся всю жизнь.
Мы вышли, и корпусной комиссар обратился к теме, всегда его тревожившей. Он говорил, что общение с такими людьми, как Баранов, Андрющенко или Белецкий, с которыми он днем беседовал и видел их работу, просто-таки воодушевляет. Но сколько еще трусов и паникеров, из-за которых проигрываются бои. В этом он был глубоко неправ, это противоречило самому характеру развертывающейся Отечественной войны. Нет, трусов у нас очень мало, но много еще неумелых и необстрелянных.
