— Да, с таким проницательным умом, как ваш, трудно рассчитывать на успех.
— Что-то мне расхотелось созерцать ваши натюрморты. Лучше вернемся к «Мадонне».
— Не сердитесь… Я просто не хочу, чтобы вы превратились в приложение к бластеру. Не подведите старика. А «Мадонна» все же другая, с фальшивинкой. Не ощущается груз времени. Облегченный балласт…
— Значит, штурману нет прощения?
— Прощения нет никому из нас. Потомки ведь не поймут, почему их лишили подлинников, а взамен предложили суррогаты, пусть и искусно сделанные.
— Получается, причина уничтожения должна быть веской. А вдруг музейная трагедия — всего лишь глупое стечение обстоятельств, наслоение обыкновенных деталей? Давайте вернемся к «Мадонне» перед самым уходом…
После музея Александр сразу откололся от неумолкающего свидетеля и пошел в тир. Но, завидя бронированные двери, резко свернул и зашагал на разноцветные, мигающие в темной листве огни аттракционов. Потом миновал фонтан — имитатор кваканья старался на всю мощь — и побрел вдоль затененных скамеек. Почти на каждой целовались. Александр перешагнул бордюр и пошел напролом через кусты, у самой ограды наткнулся на свободное место под старой дуплистой липой.
Липа рассеивала кроной зарево ближайшей улицы, и дрожащая, искристая вуаль окутывала скамейку. Черные кусты заглушали неумолкающее кваканье.
Вера лихо посадила «Беркут» на поляну, едва не задев макушки черных елей. За разреженным лесом начинались зазубренные скалы, а дальше в сизом тумане угадывались громоздкие, неуклюжие горы.
Вера отключила связь, сняла гермошлем и, не дожидаясь Александра, спрыгнула в высокую траву, распугав однотонных юрких мотыльков.
— А тебе не нагорит от Стасиса? — Александр засунул гермошлем за сиденье.
— Имеем мы право один раз в жизни побраконьерничать? — Вера попыталась поймать ладошкой мотылька, но промахнулась. — Такое наслаждение мять настоящую траву!
— Тебя лишат права пользоваться «Беркутом», а мне запретят появляться в заповеднике, — Александр осторожно спустился по трапу. — Ты этого добиваешься?
— Ну иди же, иди, — Вера закрыла глаза, развела руки.
Мотыльки неутомимо вились над травой.
Александр обнял Веру, поймал нетерпеливыми губами ее вялые губы. Она упорно не отвечала на поцелуй. Он отстранился. Она разомкнула его руки и, отступив на шаг, ударила растопыренными пальцами по рою мотыльков.
— Я выхожу замуж… За Стасиса!
Трансгалактический лайнер спецрейса к Первой линии миновал уже половину пути. Александр Глинс торчал безвылазно в тире, игнорируя обеды и пробиваясь бутербродами. Тренажеры никогда не пустовали. Александр не стесняясь присматривался к очередному стрелку, восхищенно следил за верными, отточенными движениями, а часто и работал на пару.
