— Ку-ку, Гриня! Приехали.
— Это не он, это домработница, — поправил я.
— Вижу! — ответил Квочкин и вошел в квартиру, оттеснив служанку.
В коридоре стоял помертвевший от страха Опрелин.
— Папаша, огоньку не найдется?.. — начал Квочкин.
— Это тоже не он, — подсказал я.
— Да вижу, вижу! А где… он?
Я пожал плечами.
— Степан Николаевич застрелился утром, — сказал Опрелин.
Квочкин ему не поверил и пошел в комнаты, приказав кому-то задержать Опрелина и домработницу до выяснения. Я тоже пошел.
За столом сидел человек, знакомый Квочкину оперуполномоченный милиции, и писал протокол.
— Ничего интересного, — сообщил оперуполномоченный. Типичная попытка самоубийства. Предсмертная записка, пистолет — все на месте, — он показал на полиэтиленовые пакеты.
— Почему мне сразу не доложил?
— Вы заняты были, товарищ майор.
Квочкин вспомнил, что он был занят откупориванием бутылок, и сказал:
— Ну да.
Я взял записку: «В моей смерти прошу винить перестройку, лично предателей Горбачева, Ельцина…» и еще десятка три фамилий. Пистолет оказался именной: «… Начальнику политотдела такой-то армии за беспощадное укрепление боевого и политического духа бойцов», — полная белиберда, но смысл вроде понятен.
— А кто он был, этот Заклепкин? — спросил я Квочкина, заметно протрезвевшего и даже жевавшего нечто, отбивающее запах.
— Как кто! Бывший секретарь ЦК КПСС. А до девяносто первого года пенсионер союзного значения.
Я посмотрел на обстановку в квартире и понял, что он не шутит. Ну и лентяй же я! Почему в бытность партийным журналистом не учил список членов ЦК наизусть? Решил бы задачу в первый же день!
— Вы сказали, попытка самоубийства?
— Да, он еще дышит, — ответил оперуполномоченный. Отправили в реанимацию. Хотя на текущий момент не знаю, дышит ли.
Я уже ничего не понимал и спросил Квочкина:
— А при чем тут Шекельграббер? Патологическая ненависть к иноземной идеологии?
Квочкин покачал головой из стороны в сторону, дескать, и да, и не только.
Я вышел в коридор и спросил Опрелина:
— Зачем ты сегодня заезжал за Размахаевой?
— Сюда привез.
— А сейчас она где?
— В больнице.
— Что она-то там делает?
— Как что! Она же единственная дочь Степана Николаевича!
Вот те раз! Ну и балбес я оказался. Две недели собирал никому не нужную информацию, а надо-то было лишь выяснить девичью фамилию Размахаевой, сделать пустячный запрос в архив. Первый блин вышел комом и колом встал в горле. На второй мне вряд ли дадут теста, если учесть потребление алкоголя на душу Квочкина. Хотя он редкий тип пьяницы: чем больше пьет, тем больше преступников ловит, чтобы еще больше выпить от радости… Одно утешение для меня в этой истории — Размахаева! Переживет ли она такую трагедию в сердцах поклонников: из роковой женщины обернуться заурядной роковой дочерью?
