«Вы можете это сдѣлать и вамъ никто не мѣшаетъ!
«Развѣ тогда будетъ вамъ страшна какая-либо агитація, когда вы сами пошлете въ самые разнообразные слои русскаго народа болѣе милліона, ярыхъ агитаторовъ? И пусть тогда кто-нибудь попробуетъ бранить нѣмцевъ — они будутъ кричать, они скажутъ: «Неправда, ложь, мы жили у нѣмцевъ три года, мы видѣли, какъ этотъ народъ живетъ, трудится, мы видѣли ихъ честность, ихъ высокую культурность, ихъ умѣнье уважать чужую личность, мы были пришельцами въ годину тяжелыхъ испытаній, выпавшихъ на ихъ долю и встрѣтили съ ихъ стороны вниманіе, заботливость къ себѣ,— нѣтъ, это ложь, они — наши друзья». Какая же агитація будетъ вамъ тогда страшна?
«Пытаясь заглянуть въ будущее, мы не должны обходить молчаніемъ и печальную возможность. Мы видимъ, какъ жизненные устои, вѣками слагавшіеся, казалось бы, прочно и непоколебимо утвердившіеся, рушатся отъ одного удара безжалостной судьбы. На нашихъ глазахъ исчезаютъ цѣлыя государства и неизвѣстно, суждено ли имъ когда-нибудь занять мѣсто на географической картѣ. Другія готовы вновь появиться, хотя, казалось, они давно позабыли о быломъ могуществѣ, и мы не знаемъ, чѣмъ кончится эта міровая распря, мы не знаемъ, кому изъ главныхъ участниковъ современной трагедіи суждено будетъ сыграть свою роль до конца, кому суждено будетъ навсегда уйти со сцены, и если это случится, то тогда, конечно, вопросъ о товарообмѣнѣ станетъ смѣшнымъ и ненужнымъ».
Іюнь 1916 г.
Эту я статью передалъ коменданту, они была переведена на нѣмецкій языкъ, причемъ комендантъ съ похвалой отозвался о ней и отослалъ ее въ Берлинъ. Дальнѣйшая судьба моей статьи мнѣ не извѣстна, но мнѣ уже больше не дѣлалось никакихъ предложеній о пересылкѣ помимо цензуры писемъ и вообще чего-нибудь въ этомъ родѣ.
Прошло порядочно времени съ отсылки вышеупомянутаго письма моей женѣ. Я уже забылъ думать о немъ, какъ вдругъ нѣмецкій врачъ д-ръ Адлеръ при встрѣчѣ со мной говоритъ, что онъ прочелъ въ газетѣ «Кельнише Цейтунгъ» мой фельетонъ, въ которомъ я описываю лагерь «Пруссишъ-Голландъ». Я былъ несказанно удивленъ и попросилъ его достать мнѣ эту газету, что онъ и сдѣлалъ. Фельетонъ былъ озаглавленъ не то «Какъ живутъ русскіе плѣнные въ Германіи», не то «Какія письма пишутъ русскіе плѣнные къ себѣ домой». Онъ начинался словами: «Небезызвѣстный въ Россіи врачъ въ письмѣ къ своей женѣ, описывая лагерь «Пруссишъ-Голландъ»… и дальше идетъ перепечатка перевода моего письма съ нѣкоторыми очевидно опечатками, какъ напримѣръ: я писалъ женѣ, что въ лагерѣ устроенъ оркестръ, для котораго куплено на 1.000 марокъ духовыхъ инструментовъ. Въ фельетонѣ же было сказано, что устроенъ оркестръ, для котораго куплено 1.000 духовыхъ инструментовъ. Тамъ же дословно приводилась и фраза о питаніи плѣнныхъ «по Цытовичу». Я пошелъ объясниться по этому поводу съ комендантомъ, но онъ сказалъ, что ровно ничего не знаетъ, какимъ образомъ мое письмо попало въ печать. Послѣ черезъ плѣнныхъ, работавшихъ на почтѣ, я узналъ, что такія исторіи съ печатаніемъ писемъ, которые выгодны для нѣмцевъ, повторяются постоянно. Пріѣхавъ сюда въ Россію въ маѣ мѣсяцѣ 1917 года, я узналъ отъ жены, что этого моего письма она не получила.
