Гостиная показывала еще одну ступень развития Брэдстокского аббатства. Его окна относились к Елизаветинским временам, но в остальном оно воплощало идеи красоты XII века. В самим темном углу на кресле сидела женщина и что-то вышивала.
— А, Фанни, — сказала миссис Гарстон без особого интереса. — Как вы отдохнули?
— Я никогда не отдыхаю днем. Я не сплю по ночам, если я ложусь днем.
— Не все ли равно, когда спать? — сказала миссис Гарстон.
Фанни вяло поднялась и помогла ей устроиться на подушках.
— Вам так удобно, миссис Гарстон? — спросила Мая.
— Ничего, сойдет и так, — уныло ответила старуха. — Но вам незачем уходить.
— Я думала, что вы хотите поговорить с мисс Морроу.
— Сейчас подадут чай, — сказала миссис Гарстон, и мисс Морроу снова завозилась, бережно перекладывая свое вязанье и свой мешочек на другое кресло.
Это была высокая женщина, склонная к полноте. Двадцать лет назад ее лицо могло быть хорошеньким. Теперь оно стало тяжелым, вялым и не выражало ничего, кроме сострадания к самой себе. У нее были карие чувствительные глаза — единственное красочное пятно во всей ее фигуре, так как волосы ее были пепельного цвета, а платье было все в серо-лиловых оттенках.
Подали чай. Мая стала разливать его и старалась поддерживать разговор. Она искала слов, старалась передать то, что она видела в саду, в развалинах церкви, но было ясно, что ни одно из ее слов их не интересовало. Она упомянула о том, что ходила к гавани. Как там пустынно. Никого нигде, даже ни одной лодки.
Тут она увидала, что мисс Морроу поглядела на миссис Гарстон и поднесла платок к губам. Но миссис Гарстон этого не заметила:
— Вы сказали, что видели лодку? — спросила она с интересом.
— Нет, я говорила, что там не было ни одной лодки.
Мисс Морроу приложила платок к глазам.
— О, о, конечно, — голос миссис Гарстон сорвался. — Нет, не было лодки. Теперь никогда не бывает.
Мая снова заговорила о цветах. Это, по крайней мере, никого не волновало. Хоть бы кто-нибудь из них что-нибудь сказал! Но они нисколько не помогали ей поддерживать разговор. Они даже не делали вида, что слушают ее.
Мисс Морроу взялась за свое вышивание, а миссис Гарстон вдруг перебила речь Май.
— Фанни, дорогая, не могли ли бы вы что-нибудь сыграть!
— Если вам угодно.
Мисс Морроу вздохнула, тяжело поднялась с места и направилась к роялю. Она долго с ним возилась, и Мае отчаянно захотелось закричать или опрокинуть чашки, когда молчание, наконец, нарушилось одной из самых сентиментальных арий Мендельсона, да еще при этом фальшиво сыгранной.
