К нам подошла кельнерша, составила тарелки и чашки на поднос и спросила:
— Кофе, конечно?
— Нет, — ответил я, — спасибо, мне не надо. — А мне надо, — сказала Улла.
— А вам что? — спросила девушка.
— Все равно, — проговорил я устало.
— Дайте герру Фендриху чашку мятного чаю, — сказала Улла.
— Да, — согласился я, — дайте мне чаю.
— Боже мой, — воскликнула девушка, — но ведь у нас нет мятного чая, только черный!
— Хорошо, принесите, пожалуйста, черного, — произнес я, и девушка отошла.
Я посмотрел на Уллу и поразился, как уже часто поражался прежде, когда ее полные красивые губы становились такими узкими и тонкими, словно линии, которые она проводила по линейке.
Сняв с руки часы, я положил их рядом с. собой на стол; было десять минут седьмого, а я должен был уйти без четверти семь и ни минутой позже.
— Я бы с удовольствием уплатил те двадцать марок, чтобы поговорить с тобой на две минуты дольше, я бы охотно подарил тебе на прощанье эти две минуты, как два особенно дорогих цветка, но ты сама себя обокрала. Для меня эти две минуты стоили двадцать марок.
— Да, — проговорила она, — ты стал благородным господином, даришь цветы по десять марок за штуку.
— Да, — сказал я, — я считал, что так надо, ведь мы никогда ничего не дарили друг другу. Никогда, правда?
— Да, — подтвердила она, — мы ничего не дарили друг другу. Мне всегда внушали, что подарок надо заслужить, и я ни разу не подумала, что ты его заслужил, да и я тоже, наверное, не заслужила.
— Нет, — сказал я, — и мой единственный подарок, хотя ты его и не заслужила, мой единственный подарок ты отвергла. И когда мы вместе ходили куда-нибудь, — прибавил я тихо, — мы ни разу не забыли взять справку о том, что с нас удержали налоги, мы брали ее по очереди — один раз ты, другой — я. И если бы на поцелуи выдавались счета, ты бы и эти счета подшивала в папку.
— На поцелуи выдаются счета, — сказала она, — и когда-нибудь тебе их предъявят.
Девушка подала Улле кофе, а мне чай, и мне казалось, что вся эта процедура длится вечность; прошла целая вечность, прежде чем она поставила на стол тарелки и чашки, молочники и блюдечки с сахаром, рюмочку для яйца, полагавшегося к чаю, и еще маленькую тарелочку, на которой лежали маленькие серебряные щипчики, сжимавшие своими зубчиками микроскопический ломтик лимона.
Улла молчала, и я боялся, Что она закричит; однажды я слышал, как она кричала, когда отец отказался дать ей доверенность. Время совсем не двигалось: было тринадцать минут седьмого.
