“А чего ж ты, ученый человек, на Дон бежишь?” - подумал про себя Георгий.
И Федор Порошин поглядел ему в лицо, словно услышал вопрос.
- К моей науке да капельку бы удачи. К одному счастье само льнет, а другой всю жизнь, как рыба об лед. Через лед видно, да рыбий хвост не топор. На вольном Дону поищу удачу свою. На Дону всякий человек - казак.
“Стало быть, и я на Дон иду? - подумал, засыпая, Георгий. - Я и не подлец, и зла никому не желаю…”
И вспомнил вдруг свою голубую боярыню.
“Одна теперь на Москве осталась!”
Надо же такое сказать, а сказалось.
И заснул. И всю ночь улыбалась ему издали ласковая боярыня.
- Гляди!
Георгий проснулся. На краю леса мужик остановил каурую конягу, по случаю великой грязи запряженную в сани, и с топором пошел в лес. Послышались удары топора по дереву.
- За дровишками приехал, - сказал Георгий, потягиваясь. - Есть хочется, кусок хлеба у него попросить бы.
- Тихо! - Федор Порошин быстро натягивал сапоги Георгия, - Впору!
Торопливо обнял парня за плечи.
- Вот тебе каравай!
И правда, из котомки явился каравай хлеба, вчера “швед” почему-то промолчал про него.
- Вот тебе два алтына! Жду на Дону!
- Куда же ты? - удивился Георгий и все понял. - Лошадь хочешь увести? Не надо. У мужика небось детишек куча.
- Молчи, парень! - Глаза у Порошина сверкнули недобро.
Мужик, заслышав шлепанье лошадиных копыт по грязи, выметнулся из лесу. Побежал было, да где ж угнаться за верховым? И завыл тут мужик, как волк. Запрокинул голову к небу и завыл, уронив топор, помахивая руками, будто крыльями.
Сжался Георгий под стогом, как мышонок. Набежал бы на него мужик, топором бы рубил его - не воспротивился бы. Вон они как, разговоры про науку, обернулись…
Шел Георгий за своими ногами, глядишь, и впрямь к Дону вынесут. Кормился трудно, слово себе дал: чужого не брать.
Башмаки немецкие не жали, по теплу шел, и с каждым днем припек прибывал. Ноги верную дорогу раздобыли, на Дону теплее. Об этом Георгий знал. Воля голову ему кружила. И уже не оттого, что податься некуда, а своей, подпиравшей его под самое сердце охотой, торопился он в казачьи вольные степи.
…В стороне от дороги, на берегу реки, во тьме ночной только и дела, что гадать, - горел бесстрашный костер. То ли удальцы жгли - им сам дьявол брат родной, то ли сильный отряд стрельцов, то ли какой-нибудь столетний дедок-рыбак: от него никому никакого прока - ни разбойнику, ни татарину.
Начиналась в этих местах земля рязанская - опасные места. Тут и разбойники шастали в надежде по-волчьи отхватить от большого обоза приотставшего купчишку, тут и одиночки бегуны мыкались, не зная, в какую сторону податься. Добирались сюда и татарские ловцы людей.
