Макак не поверил услышанному и даже просунул ухо в решётчатую ячейку. Но когда до него донёсся одобрительный ответ Кюфаряна, выпрямился во весь обезьяний рост и чуть от радости не прослезился. Опять, как и две недели назад, запрыгал по ставшим для него ещё роднее декоративным деревьям и полкам клетки. Наполняя её и постепенно всю квартиру какой-то новой трелью и щебетом понятного сейчас только ему одному земного счастья. И даже впервые за годы проживания здесь захлопал в ладоши, как будто выступает в роли благодарного зрителя и артиста одновременно.
А его не менее окрылённый такой душевностью хозяин опять придвинул к себе кружку с недопитым чаем и задумчиво потёр пятернёй лысину. Переглянулся с дочкой, держащей в руках тоже по-своему счастливую малышку, и с похвальной улыбкой заметил:
– Чо ж, у нас прямо как в цирке, не хватает только бурных аплодисментов.
И они, поддерживая почти детские возгласы прибежавшего к ним из прихожки макака, весело захлопали в ладоши. Вовлекая в этот семейно-радостный процесс даже малышку, которая с мамкиной помощью тоже одобрительно задвигала своими розовыми и пухлыми ручонками. Ручонками на фоне их ещё неосязаемого будущего в обществе этой отзывчивой на человеческую боль обезьянки.
На свадьбу городских молодожёнов, которые согласились провести её в дядином доме, собралась почти вся сельская округа. Потому под вечер в большинстве соседских домов не засветился ни один огонёк, а в подворьях слышалось лишь разноголосие оставшейся без хозяев живности. И та, видать, с пониманием отнеслась к столь важной отлучке своих кормильцев, вела себя спокойнее обычного. Зато нарастал накал праздничной суеты под натянутым на весь двор палаточным брезентом. Оживлённый говор гостей, занимающих места за большим П-образным столом, забил даже неожиданно возникшую шумность за стенкой сарая.
– Молодята просют подать им тушёной утятины, – скомандовала жена невестиного дяди. – Халюстирин для неё какой-то уже вредный в обычном-то мясце… как бы не брюхатиться начала или ещё чё.
– Ну да, ты ж у нас спец в этом деле тёртый, аж пятерых, ровно кошка, намяукала, – тихо хихикнул Архипыч.
Привычно лизнул палец, прошёлся его увлажнённой подушечкой по уголкам своих голубых глаз и нехотя скрылся за скрипучей дверью хозблока. Разбуженная внезапно включённым светом стая домашних уток настороженно зашевелилась. А едва перед ними появился неуклюжий хозяин с небольшим топориком в руке, как сладко дремавшие обитатели вольера разголосились по сторонам. Мешкообразный здоровяк нарочито кашлянул для их пущего устрашения и переступил дощатую «границу» пернатых.
