Есть на Черном жуткий остров Березань,
Оковала его моря бирюза.
Око вала поглядело и назад,
Потемневшее, хотело убежать.
Но туман, опережая, задрожал,
Дрожь и слезы синю валу передал:
«Ты хотела, ты просила, моря даль,
Показать тебе казнимого в глаза?»
Снялся стаей серых чаек злой туман.
День сказал ему: «Гляди теперь туда,
Где за далью прогремела даль дрожа:
Там стоят четыре мачты мятежа…»
Не гремит барабан ему в спину,
Не звенят поясные кандалы,—
На расстрел на рассвете выводили:
Залп за залпом замер за морем вдали…
Залп за залпом простучали и опять
Повторились где-то в море миль за пять.
Иль могилу волнам на море копать
Стала бухта, как могила глубока.
Чтобы век над нею плакать морякам,
Облака теперь в глаза тебе летят!
Облака глаза в слезах обледенят
Над могилою твоею, лейтенант…
Градом грохнет ряд зарядов
раз-за-раз,
Барабаня: «Где вы взяли тот наряд?»
Зарядили, отступили шаг назад,
Скулы сжали — ничего не говорят…
Вот уж солнце побежало по столбам,
Поспешало на пальбу не опоздать,
Злой туман ему ресницы застилал,
Горю с морем распрощаться не давал.
Свежий ветер гнал на море вал на вал
И сорочку, словно парус, надувал.
Взмаха ждал он, моря запахом дышал, —
Запах моря буйну душу волновал.
Скоро, скоро там лопаты отзвенят,
И сольется с бурей на море душа,
С неба канет в море ранняя звезда —
И не встанет лейтенант уж никогда.
Даже волны повязали алый бант,
Даже волны волновались за тебя,
Даже волны заливали берега,
Даже волны в Черном звали тебя «брат!»
«Где вождь бури? Или умер ты за нас,
Красногрудый черноморский лейтенант?..»
Каждой полночью вздымаются моря,
Над пучиною качая якоря.
