время
снова
перезагрузилось.
Умляут успел куда-то смыться, Томас не сидел на стуле напротив, а отправлял что-то в духовку и спрашивал через плечо:
– Хочешь посмотреть телевизор?
– Уже поздно. Я пришла свет выключить, – пробормотала я, вставая. Теория струн мне нравится чисто теоретически, а не в собственной кухне среди ночи. Чары разрушились. Я ищу возможность как-нибудь поправить, иначе прожить прошлое лето, а не события пятилетней давности. – Может, в другой раз…
Я ожидала, что Томас поднимет шум или издаст цыплячий писк в знак того, что я трусиха, но когда я пошла к двери, он зевнул и потянулся – мышцы взбугрились под рукавами кардигана.
– Ты права, у нас все лето впереди, – сказал он, прислонясь к духовке. Я помахала ему на прощание. – Масса времени.
Уже светало. Получается, мы с Томасом проговорили всю ночь. По дороге в пристройку мне попался Нед.
– Гротс, – официально кивнул он и невозмутимо сблевал в кусты.
Лежа на кровати, я думала о словах Томаса, что у нас масса времени. Это неправда, но приятно слышать. Я записала это на стене и наконец уснула. Снились мне шоколад и лаванда.
[Минус триста двадцать]
Спустя пару часов я проснулась навстречу солнечным лучам и куску шоколадного торта на моем пороге. От порога торт отделяла тарелка, а это уже существенная разница между прежним и нынешним Томасом. Какой другой полуночный пекарь оставил бы торт у моей комнаты – Умляут? Котенок сопел у меня в ногах. Под тарелкой лежал сложенный листок бумаги, исписанный крупным почерком Томаса.
«Смешай масло с сахаром до однородной массы, добавь взбитые яйца и муки с разрыхлителем – на два яйца по четыре унции каждого ингредиента. В муку добавь две столовые ложки какао-порошка, получится шоколадный пирог. Выпекай при 150 градусах в течение часа. Поверь, это по силам даже тебе».
В саду цветут гортензии, светит солнце, и я наконец поспала. Alles ist gut[20]. Признание того, что Колбаса – еще не конец света, позволило мне наконец прикрыть глаза. Неужели мы с Томасом друзья? В двенадцать лет, если бы меня спросили об этом, я бы ответила ударом в нос. Наша дружба просто была, и все, вроде силы тяжести или нарциссов по весне.
Я стояла на пороге с тортом, запиской, котенком и мыслью, что мы с Томасом говорили, пока не взошло солнце, и от этого хотелось говорить еще и еще. Рядом со мной Умляут выделывал сальто в солнечных лучах.
Я подхватила котенка и пошла на кухню, где меня ждал второй сюрприз за утро – новый мобильник. Под ним тоже лежала записка, на этот раз более вразумительная: «
