Чем больше Йонатан говорил, тем яснее обнажалась перед дела Рейна его внутренняя суть, и увиденное пугало. Руки юноши с силой рассекали воздух, голос становился все более хриплым, тон — непререкаемым и высокомерным.
Порой в его словах было столько яду, что дела Рейна думал: «Или передо мной посланец Самаэля, или этот человек никогда не станет хорошим учеником. Глупо пытаться научить того, кто не готов смириться».
Он отослал юношу и увидел, как вновь замерли его уста и застыли руки.
Эта встреча оставила гнетущее впечатление. Прежде дела Рейна радовался, что никто с ним не знается. Даже самые поверхностные слухи о себе лишали его покоя. А тут собственная безвестность начала тяготить его, и, слыша, как возносят хвалу другим, он болезненно кривился. Мои современники, заключил Йосеф, сильно уступают в мудрости ушедшим поколениям. Однако былая радость покинула его; ночи, проведенные в одиноком бдении у стола, больше не приносили удовлетворения. В унынии продолжал он свои занятия и порой выпивал стаканчик вина, чтобы взбодриться и поддержать дух. Куда девалась веселая приподнятость, с которой он еще недавно брался за дело? «Безжизненность и пустота», — приговор его был суров.
Изредка его навещали кое-какие мудрецы Цфата, приходили из чувства долга или сострадания, приносили хлеб, фрукты, несколько слов святого Аризаля, а уходили в сознании собственного благородства и величия да еще удостаивались славы в устах домашних. После их ухода дела Рейна говорил сам себе: «Они умнее тебя, оттого ты не любишь слушать их речи и опасаешься, как бы не усомниться в своих суждениях и не отказаться от собственных намерений. Только чего стоят твои устремления, если несколько чужих слов могут поколебать их? Слаб и ничтожен ты, Йосеф». И в один прекрасный день он пришел к такому выводу: «Зачем я столько тружусь и попусту изнуряю себя? А если я никогда не найду нужных мне сочетаний? Зачем мне жить подобно лунатику и навлекать хворь на себя и других? Ведь я не верю в успех своих занятий. Пойду-ка я лучше к озеру и брошусь в его волны». Он окинул мыслью истекшие годы. Его не волновали больше судьбы царей, ведь он узнал, что власть их не беспредельна, и даже могучее испанское королевство, язык и знамена которого завораживали его когда-то, казалось теперь всего лишь наследником прежних владычеств, состарившихся и ушедших в небытие, завещав Испании горстку надежд и развалины древних построек.
Тогда-то и прибыл из Виченцы в Цфат купец по имени Сирмонете. До него дошли слухи о Йосефе дела Рейна и возбудили его любопытство. Купец Сирмонете одевался богато, бороду носил холеную и аккуратно стриженную. Однажды он появился в жилище дела Рейна с такими словами:
