Вдруг Рил ахнула и быстрым плавным движением ушла из-под удара. Дротик резко ускорился и воткнулся в дубовую дверь за ее спиной. Таш невольно сморгнул, не понимая, что с ним происходит, и в следующую секунду сбил Рил на пол вместе со стулом. Они отлетели к стене, и Таш, накрывая собой Рил, всей спиной ждал легкого укола от следующего дротика Бадана, молясь всем богам только о том, чтобы этот укол не достался ей.
Но никакого укола не последовало. Вместо этого раздался неприятный, режущий слух и душу хруст ломаемых костей. Таш обернулся. Крок, с перекошенной физиономией, которую язык не поворачивался назвать лицом, ломал в своих лапах шею Бадана. Все остальные стояли рядом, кто с ножом, кто с арбалетом, кто с голыми руками. Видно, не один Крок бросился на восстановление справедливости. Он просто успел раньше других.
– Прошу прощения, – пророкотал он, брезгливо отшвыривая от себя то, что раньше было лучшим мошенником побережья, – не удержался. Каюсь. – Раскаяния, впрочем, в его голосе не было ни на грош. – Заплачу, сколько скажете. Таш, это был твой враг...
Таш отмахнулся, вставая.
– Собаке – собачья смерть. Сдох – и хрен с ним.
Рил поднялась вслед за ним и, обойдя по широкой дуге тело Бадана, подошла к Кроку.
– Спасибо тебе, – немного смущаясь сказала она. – Я бы не вынесла, если бы мне сегодня пришлось еще кого-нибудь убить.
Раздались смешки, Франя, по обыкновению, что-то съязвил, но Рил не обратила на него внимания. Неожиданно даже для самой себя она обняла Крока, нежно погладила тонкими пальчиками его изуродованное лицо и поцеловала исполосованную неровно сросшимися рубцами щеку.
Крок весь побагровел от смущения, коего никто не ожидал от старого разбойника, и, бросая виноватые взгляды на Таша, пробормотал:
– Да ладно, чего там, мы ж завсегда...
На хохот, грянувший после этой фразы, сбежались слуги, и Таш под шумок увел свою подружку к себе. Надо было начинать готовиться к отъезду.
Этой ночью Таш, дважды едва не потерявший накануне свое сокровище, долго не мог оторваться от Рил. Близость смерти, не своей – ее, заставила слишком живо ощутить хрупкость дарованного ему счастья. Он сходил с ума, не мог надышаться ее запахом и насытиться ее вкусом. Неудивительно, что заснули они поздно.
Но где-то перед самым рассветом Рил проснулась от не слишком-то ласковых тычков своего домового, которому она, как и обещала, каждый вечер приносила миску с молочной кашей. Никто из прислуги не понимал, зачем она это делает, и потому предположения строились самые разные. Начиная с того, что она безумно любит есть на ночь молочную кашу, и заканчивая тем, что она заставляет ее есть своего любовника, и без этого не пускает его к себе в постель, хотя желающих расспросить об этом самого любовника как-то не находилось.
