— Пожалуй… если только на первое время… — пробормотал он. — Раз уж Капитолина Игнатьевна сама предлагает. А что в этом плохого? Как ты, Иринка, думаешь?
— Мне главное — быть с тобой! — поспешно ответила она. — Мне без тебя не жить.
— Да и нам без него тоже, — усмехнулась мадам. — Вот и ладушки! А что наговорили тут сгоряча, так дома разберемся. Может быть, мировую выпьем? Александр Анатольевич, найдется у вас бутылочка сухого вина?
— Ну разумеется, — ответил я. — Сейчас Жанночка принесет. А я вас на некоторое время оставлю.
Нехорошее и все остальные более не были мне интересны. Я перешел в левый кабинет, где также предстоял последний акт трагикомедии.
Здесь сохранялось игриво-веселое настроение. У лидера «Тройственного союза» Николая Яковлевича появился болтливый конкурент в лице застрявшего тут Бижуцкого. Он держал в руке бокал с коктейлем и долькой лимона и говорил:
— …И вот подкрадываюсь я к этому злополучному окну на соседней даче. Слышу странные звуки.
— Погодите, господин Бижуцкий, — прервал я. Надо было настраивать этот «скрипичный концерт» на другой лад. Поэтому я заговорил более резко, в иной тональности, обращаясь к Нине: — У вас ведь всего один ребенок, насколько я понял?
— Постойте, а где же обещанный подарок? — спросила она.
— Да, цветы, — подхватил Маркушкин. — Вы же отправились собирать их в свою оранжерею? Я был уверен.
— Сейчас соберут. Но вы не ответили на вопрос.
— А вы говорили, что уже задали свой последний вопрос.
— Изменились обстоятельства. Так как же?
— Ребенок один. Сын. Сейчас ему семнадцать лет. — Нина поставила бокал на столик. — Но я не понимаю, почему…
— Почему меня это интересует? Видите ли, я хотел бы знать, кто является отцом юноши? — Я выразительно посмотрел на Николая Яковлевича и Александра Сергеевича. — Кто из двоих?
— Я, — сказал Маркушкин, сконфузившись.
— Ему бы очень хотелось в это верить, — добавил Николай Яковлевич. — Но это не так. Отец, вне всякого сомнения, ваш покорный слуга. Впрочем, это настолько деликатная тема…
— Да бросьте вы! — оборвал я. — Чего уж нам тут стесняться, коли решили оголяться до конца.
— Она сама не знает, — произнес Маркушкин.
— Знаю, но никогда не скажу, — проговорила Нина.
Она достала длинную сигарету и вставила в мундштук. Я поднес спичку.
— Чтобы не разрывать сердце кому-нибудь из них? Но одно-то сердце вы уже разбили. Вашего сына. Жан, сходите за подарком.
Я держал спичку, пока она не догорела до конца, — в моих пальцах, а она так и не прикурила. Она с удивлением смотрела на мою руку.
