— Так-так-так! — быстро проговорил Волков-Сухоруков, внимательно слушая Бижуцкого.
— «Полярные зеленые·»… — тоже шепотом произнес Стоячий. — Они все — нежить! Хуже мухоморов. Живут без души и плоти, но в виде человека, своего обличья у них нет, ходят в личинах, не живут и не умирают, по сути, бессловесны, но могут быть и многословны, и болтливы, а произнося слова, выразить ничего не могут — лишь бред, бормотание, набор звуков.
— Так-так-так! Продолжайте.
Я тихо прикрыл дверь, не желая мешать умным людям. Оставался солярий. И вот там-то мы их и обнаружили! Они «загорали» в шезлонгах под ярким искусственным «солнцем», оживленно болтали и даже хихикали (!). Мишель Зубавин развлекал Анастасию свежими анекдотами, а на полу стояли бутылка шампанского и два бокала. Хорошо хоть не были в голом виде! Пилот, правда, без рубашки, с мощным торсом, а моя жена — в купальнике.
— Настя! — не удержавшись, воскликнул я. — Ну как ты можешь?
— О! — приветливо сказала она. — Ты нашел мою фиалку? А я ее где-то потеряла. Как мило.
— Здорово, отцы! — нахально произнес пилот-рейнджер. — Ничего, что мы тут решили немножко позагорать? На улице холодновато.
— Как вы открыли дверь в комнату Анастасии Владиславовны? — грозно спросил Левонидзе. — И кто вам, черт подери, позволил это сделать?
— А я и не открывал! — еще более нагло отозвался Зубавин. — Она сама открылась.
— Вы лжете!
— Сам дурак!
Пока они препирались, я велел Насте одеться. С одной стороны, я был крайне рассержен, но с другой — чувствовал, что Анастасия ведет себя вполне естественно, и ее душевная болезнь, кажется, вообще отступает прочь; а заслуга в этом не столько моя, как врача-психиатра, сколько таких людей, как Мишель Зубавин, — ей просто необходимо нормальное общение. И именно с нормальными здоровыми людьми.
Когда я провожал ее в апартаменты, она спросила:
— Не станешь меня больше запирать?
— С завтрашнего дня, — пообещал я. — Сегодня прилетает твой отец.
— Не хочу его видеть!
— Боюсь, что это неизбежно. Постарайся не ссориться с ним. Будь поласковей. Надо уметь прощать.
— Хорошо, — послушно сказала она, как воспитанная школьница. И прижала фиалку к груди.
Это было очень трогательно, но я все же не мог не задать мучивший меня вопрос:
— Что у тебя было с этим пианистом? С Леонидом Марковичем? Действительно собиралась бежать с ним в Америку?
— Ну что ты! — улыбнулась она и рассмеялась. — Неужели ты подумал, что я могла тебя бросить? Моего любимого мужа? Просто мне в то время было очень скучно и одиноко…
