— Тогда скоро заболеют все, — хмуро промолвил Левонидзе, пнув попавшуюся под ноги пустую пачку из-под сигарет, словно именно в ней было заключено все зло мира. — На сей раз России уже не выкарабкаться. Против нее — самая сильная супердержава вместе со своими гребаными шавками, вроде поляк и болгар. Даже хохлы с грузинами.
— Ты же сам грузин.
— Только этнически, а так я — русский. По образу мыслей, Саша. И по непредсказуемости, — добавил он, помолчав.
— Вот эта непредсказуемость нас и спасает, — заключил я. Потому что так оно и было во все времена. А до конца света еще далеко. Сроков, по крайней мере, не знает никто. И в этом великая мудрость мира, порождающая надежду.
— Эта зажигалка Бижуцкого и часики? — вспомнил вдруг я, услышав откуда-то из-за деревьев знакомое «кис-кис!» мадам Ползунковой: вдова упорно продолжала искать кошечку. Как бы не свихнулась окончательно.
— Я их уже вернул, подбросил ранним утром, — отозвался Левонидзе. — С Бижуцким все прошло гладко, его попросту не было в комнате. Зажигалку я сунул ему в башмак. Интересно только, где он гуляет ночи напролет? А вот с Аллой Борисовной произошла некоторая накладка.
— Что такое?
— Она спала. Но знаешь, кого я обнаружил в ее постели?
— Можешь не продолжать. Догадываюсь. У него «работа такая».
— Париса-Гамаюнова, — все же произнес Левонидзе. — Вот ведь стервец, пакостник!
— Не надо так, он болен.
— Он здоров как бык. Производитель. Даже имел наглость поздороваться со мной. Я показал ему кулак, положил часики на стол и удалился. Так и хотелось набить ему морду.
— Он крупный мальчик, — сказал я, а сам почему-то подумал, что вскоре эти часики и зажигалка вновь окажутся у меня в кармане. Кто-то надо мной просто издевается таким способом.
— Этот красавчик скоро перетрахает всех баб в клинике, включая Параджиеву, — заметил мой помощник.
— Что же — кастрировать его? — усмехнулся я.
— Почему нет? По крайней мере, насчет Ползунковой… как бы он не перебежал нам дорогу.
— «Нам»? — переспросил я, останавливаясь.
Левонидзе понял, что допустил оплошность, немного смутился, но отступать было поздно.
— Договаривай уж, — жестко сказал я.
— Я имею в виду, как бы она не переписала свое завещание на него, Гамаюнова, — ответил он, стараясь не смотреть мне в глаза.
— Откуда ты вообще знаешь про завещание?
— Ну… знаю, и все.
— Ты подслушивал наш разговор с Аллой Борисовной в гроте.
Я угадал. Левонидзе лишь кивнул и проворчал:
— Случайно вышло. Нечего было так громко болтать! Из пещеры звуки разносятся далеко. Да и что в том особенного? Все равно это секрет полишинеля — мадам не умеет держать язык за зубами. Вскоре об этом только глухой не услышит. И я, честно говоря, даже обрадовался. Потому что нам нужны в клинику финансовые вливания, сам знаешь. Бюджет по швам трещит, кредиты не все выплачены. А я вроде бы твой младший компаньон, если ты еще не забыл. У меня доля акций.
