Не только музыкальный мир открыл для себя новообращенных иудеев. В прессе они тоже шли нарасхват. Любое ток-шоу держало наготове кресло для свежерелигиозной бывшей знаменитости, подчеркивавшей, что она ни капельки не скучает по своему прежнему распутству, или для бывшего друга известного неофита – этот рассказывал, как друг изменился после ухода в религию и как у них теперь даже поговорить нормально не получается. Вот и со мной так вышло. Стоило сестре перейти на сторону Божественного Провидения, как я стал местной достопримечательностью. Соседи, которым раньше было на меня наплевать, останавливались просто для того, чтобы одарить меня крепким рукопожатием и выразить соболезнования. Моднючие старшеклассники, в черном с ног до головы, дружески предлагали мне «дать пять», затем грузились в такси и отправлялись танцевать в какой-нибудь тельавивский клуб. Напоследок они приоткрывали окно и кричали мне, что происшествие с моей сестрой их прямо убило. Охмури раввины какую-нибудь уродину, эти ребята бы еще справились, но утащить девушку с такой внешностью – вот это удар!
Тем временем моя всеми оплакиваемая сестра училась в какой-то женской семинарии в Иерусалиме. Она приезжала домой почти каждую неделю и, кажется, была счастлива. Если она не могла вырваться, мы ехали к ней. Мне было пятнадцать, и я страшно по ней скучал. Когда она служила в армии артиллерийским инструктором – еще до религиозности, – я тоже не слишком часто ее видел, но почему-то скучал меньше.
При каждой встрече я вглядывался в нее, силясь понять, насколько она изменилась. Сумели ли они подменить ее взгляд, ее улыбку? Мы общались совсем как раньше. Она по-прежнему рассказывала смешные байки, которые сочиняла специально для меня, и помогала мне с домашкой по математике. Но мой двоюродный брат Гили, член молодежной секции Движения против религиозного принуждения, много знал про всяких раввинов – так вот, он утверждал, что это лишь вопрос времени. Они еще не закончили промывать ей мозги, а как закончат, она заговорит на идише, ей побреют голову и она выйдет замуж за какого-нибудь потного, дряблого, мерзкого мужика, который запретит ей со мной видеться. Процесс может занять еще год-другой, но лучше бы я приготовился и крепился, потому что, когда она выйдет замуж, она, может, и продолжит дышать, но для нас все равно что умрет.
Девятнадцать лет назад в маленьком зале бракосочетаний в Бней-Браке моя старшая сестра умерла – и теперь живет в самом ортодоксальном районе Иерусалима. У нее есть муж, ученик иешивы – как Гили и обещал. Он не потный и не дряблый и даже, кажется, рад, когда я или мой брат приезжаем в гости. Еще Гили обещал мне лет двадцать назад, что у сестры будет прорва детей и каждый раз, когда они при мне станут говорить на идише, словно живут в каком-то Богом забытом восточноевропейском местечке, у меня будут слезы на глаза наворачиваться. В этом он тоже оказался прав только наполовину: у сестры действительно масса детей, один милей другого, но когда они говорят на идише – я улыбаюсь.
