Живущая рядом с нарциссом жена может быть абсолютно убежденной в том, что она сама простота и серость, какой бы яркой и талантливой она ни была. Только разведясь, она иногда с удивлением обнаруживает, что другие люди действительно считают ее совсем не той, какой она привыкла себя воспринимать, живя с пограничным мужем.
Проживая бок о бок с таким значимым близким, волей-неволей приходится становиться тем, кого он может выдерживать. А для этого как будто приходится быть именно тем, кого не хочет, не может видеть и принимать в себе «пограничник». Его отщепленные части будут размещены во всех членах семьи. В том числе для этого они, близкие, ему очень нужны. Так, бабушки «любят» делать своих внуков беспомощными, мужчины-параноики убеждают своих жен, что женщины без них в этой жизни никак не справятся. А если нет близких, так хорошо подходящих для этой цели, то подойдет и весь мир, все окружающие. Вот только окружающие от «пограничника» никак не зависят, в отличие от его домашних, они чаще всего не согласны с таким раскладом и не жаждут общаться с таким сложным человеком, интуитивно понимая, что из них делают какой-то странный объект для переработки чужих «отходов».
Поэтому пограничный родитель, чтобы избавиться от своего страха, — запугивает, от своего стыда — стыдит, от собственной тревоги — заставляет тревожиться. Именно пограничная мать будет больше всего бояться быть «плохой» матерью и чаще всего будет говорить своим детям: «Ты ведешь себя как плохой мальчик!» или еще хуже: «Я с таким плохим мальчиком разговаривать не собираюсь!».
Второй сценарий — ребенок, чтобы справляться с маленьким материнским контейнером, учится помещать в себя материнские чувства, особенно если у него есть к этому расположенность. Это тип рано как бы повзрослевших детей, живущих рядом с очень инфантильными родителями. Такие дети могут чуть ли не с раннего детства довольно качественно выдерживать, контейнировать, перерабатывать чувства собственной матери, успокаивать, объяснять ей, что происходит, заботиться, ухаживать. Живя рядом с явно нарушенным взрослым, они даже не питают надежд на то, что придет время, когда кто-то проявит интерес к ним. Они привычно перерабатывают чужое, как правило, почти не имея своего. У таких детей мало своей жизни, отношений, событий, чувств. Их внутреннее пространство привычно занято чужими переживаниями.
Вырастая, такой ребенок неосознанно собирает вокруг себя людей, всегда готовых именно ему «плакаться в жилетку». Он привычным образом предоставляет свое внутреннее пространство для чужих чувств, переживаний, и даже не замечает, что давно уже никто не спрашивает про него самого. Как никогда не спрашивали в детстве, так не спрашивают и сейчас, это по-прежнему никому не интересно. Но это создает иллюзию нужности, избавляет от одиночества. Если ему удалось стать психологом или психотерапевтом, то можно сказать, что он нашел не самое плохое применение своей детской травме, тем более что по законам этой профессии он должен сам ходить на психотерапию, вот там-то и придет время выкладывать то, что внутри, а не только помещать чужое.
