– И правильно! – шепотом, чтобы через войлочные стены их не услышали отдыхавшие по соседству отроки, набросилась на них обеих Прямислава. Бранить их за недогадливость ей было легче, чем самой отвечать на расспросы. – Где это видано, чтобы княгиня в лесу топталась и свою девку ждала? Что вы всё на меня оглядываетесь, без меня шагу ступить не смеете? – Она перешла на еле слышный шепот: – Крестя тут княгиня, пусть куда хочет, туда и идет, это я сейчас должна за ней бегать, не она за мной! Уразумели? Смотрите мне! Спрашивают тебя, тетеря, так ты отвечай, на меня не оглядывайся! – Бедной Кресте тоже досталось. – А то тебя спрашивают, чего княгиня покушать хочет, а ты на меня глаза таращишь! Чего тебе хочется, то и выбирай!
– Но я же не знаю, чего тебе хочется! – пробормотала несчастная Крестя, не представляя, как ей угодить.
– Ой, горе мое! – Прямислава тяжело вздохнула и села на груду пушистых овчин. – Ну, чего вам тут принесли-то?
После обеда и недолгого отдыха тронулись дальше. От шатра Прямислава шла не поднимая глаз, чтобы случайно не увидеть Ростислава. И все же, обернувшись у самой кибитки, заметила, как он садится на коня. Словно нарочно, в тот самый миг он посмотрел на повозку. Прямислава быстро отвернулась и кинулась внутрь кибитки, почти оттолкнув Крестю. С опозданием сообразила: сама ведь только что ругала Зорчиху и Крестю, что они забывают, которая из них княгиня и как им надлежит себя вести! – но понадеялась, что никто из перемышльцев ее оплошности не заметил. Что же с нею такое делается, если от одного вида Ростислава она теряет голову и забывает все, о чем только что думала?
Сидя в кибитке, подпрыгивающей на ухабах едва просохшей весенней дороги, Прямислава почти не слышала, о чем помаленьку болтают Зорчиха и Крестя. Все ее мысли витали там, в челе длинного войскового строя, где впереди конной дружины ехал под стягом Ростислав. Между ними возникла какая-то общность, какая-то связь, как будто они одни во всем огромном войске знали что-то важное, были единоверцами среди толпы поганых…
А привести мысли в порядок никак не удавалось. За эти три-четыре дня, миновавших со времени отъезда из Апраксина монастыря, Прямислава словно бы прожила целую жизнь и узнала много нового о мире и людях. Она снова и снова вспоминала то, что услышала от Ростислава: отец задумал развести ее с мужем! При всем ее негодовании на Юрия от этой мысли леденела кровь. Мысль о разводе казалась дикой, невозможной, ведь брак – установление пожизненное. По крайней мере, она с детства была приучена принимать свою долю и мириться с ней не ропща. То, что однажды закрепленная венчанием судьба может измениться и стать совсем другой, даже не приходило ей в голову. Но Ростислав верно сказал: прав тот, у кого сильнее полки. Церковные власти подчиняются князьям, если те достаточно сильны, чтобы подчинять. И если княжеские браки заключаются порой вопреки всем установлениям, так, может, их возможно и расторгнуть? Иной раз до нее и в монастыре доходили слухи о подобных делах – монахини шептались, матушка Юхимия осуждающе качала головой. И если раньше Прямислава полностью разделяла ее возмущение, то теперь взглянула на такую возможность по-новому.
