Прямислава с неохотой развязала платок, распустила пояс и потянула с плеч подрясник. Это тоже была чужая одежда, но, во-первых, она принадлежала хорошо знакомой Кресте, а во-вторых, напоминала о монастыре, который за эти годы стал для Прямиславы почти родным домом. Но застиранная холопская сорочка неизвестно с какой девки – совсем другое дело! На такое унижение можно решиться только в самом крайнем случае, а Прямислава не думала, что он наступил. От природы не робкая, она выросла с мыслью о своем независимом и защищенном положении и не привыкла бояться ничего, кроме неуважения со стороны злополучного Юрия Ярославича. Несмотря на испуг Мирона и уговоры Зорчихи, она не очень-то верила, что ей посмеет причинить зло какой-то проезжий человек, пусть даже половец и обладатель двухтысячного войска. Так зачем ей рядиться холопкой? Если откроется правда, она будет выглядеть глупее глупого! Все это приключение уже становилось из ряда вон выходящим по своей нелепости: сначала она из княгини Прямиславы Вячеславны стала послушницей Крестей, а теперь из послушницы делается Юрьевой холопкой! Куда уж дальше-то!
Крестя не возмущалась: бросая тоскливые взгляды на свой старый подрясник, она с явным облегчением рассталась с платьем княгини и натянула холопскую рубаху.
– Как-то… простоволосой… грех… – бормотала она, провожая глазами платки, которые Зорчиха вместе с прочей одеждой и хорошей обувью сунула в ларь.
– У тебя понева вдовья, ты покройся, – Прямислава дала ей платок.
– А косу как же?
– Ну, хоть комлем замотай, а то вывалится, и все наши хитрости откроются.
– Бог простит! – утешала Зорчиха. – Вы, голубки, при чужих людях руки прячьте. По руке сразу видно, что вы ни валька, ни грабель сроду не держали, ведер не таскали, репы не пололи. Беленькие вы обе… – Она оглядела лица и шеи девушек, которые никогда не жгло солнце полевой страды, и неодобрительно покачала головой. – Ну ладно, после зимы все теперь такие бледные. Руки прячьте. А будут с вами говорить – молчите, будто вы глупые, ничего не понимаете. Ты, голубка, глаза опускай, авось обойдется.
С этим предостережением она обратилась к Прямиславе. За Крестю можно не бояться: и сама не пикнет.
Мирон уже извелся, ожидая в верхних сенях, и нетерпеливо постукивал в дверь. Зорчиха впустила его: окинув девушек быстрым взглядом, он радостно произнес:
– Вот и славно, вот и хорошо! Теперь вниз пойдем! Только вот что… – Он остановил Прямиславу, шагнувшую уже к двери вслед за Зорчихой. – Так идти не надо, а то спросят, чего вы тут делали. Вот хотя бы… Пожитки перетаскивали.
