– Я сама только что из одной беды выбралась, мне грех другому в горе не помочь. Да и как знать…
Прямислава не могла бы поручиться, что ее «беда», которую звали Юрий Ярославич, навсегда от нее отвязалась, но ей приятно было видеть искреннюю преданность в ясных, умных глазах Забелы.
Утром Пожариха заново взялась учить девушку, как надо служить княжне: как обувать ее, как подавать умываться, как подносить полотенце, как чесать и заплетать ей косу. После вчерашнего пира у Воинега князь и его дружина проснулись поздно, головы болели, княжий двор пил рассол и квас, а в горницах княжны царили веселье и оживление. Прямислава болтала с Забелой. Та оказалась говорливой, бойкой, забавной девушкой. Ее, конечно, огорчала разлука с родными, но все же остаться в Турове было гораздо лучше, чем уехать за Греческое море. Прямислава обещала осенью, когда князь будет собирать дань, послать с его мечниками весточку в Веретенье, и тогда ее родные, может быть, когда-нибудь приедут в Туров и повидаются с ней. Забеле нравился Туров, княжий двор, полный новых, любопытных людей и вещей, и жизнь здесь уже казалась ей приятнее, чем на погосте, где она знала не только каждого человека на много верст вокруг, но и каждую лягушку на болоте. Шум и многолюдство ее не пугали, и к необходимости принять крещение она отнеслась гораздо спокойнее, чем многие другие. Про Христову веру на погостах слышали, хотя своих церквей там еще не строили, а попы наезжали в такую глушь очень редко. Прямислава послала за отцом Минеем, княжьим духовником, чтобы поручить ему это дело, но поскольку вчера он сопровождал Вячеслава на пир, то теперь не показывался.
Никто их не тревожил, и девушки, заболтавшись, так и сидели перед окном; Прямислава с недочесанной косой слушала, а Забела бойко рассказывала, стоя посреди горницы с гребнем в руке:
– Может быть, и нашим в Веретенье окреститься? Может, тогда бы дела лучше пошли! А то ведь как сглазил кто: одна корова пала, другую в лесу волки задрали, дед топором себе по руке рубанул, кровь испортилась – помер. Потом вымокло наше поле – ну, тогда отец у Радовида и взял гривну. Никто ему не хотел давать, не верили, что вернет, а купец дал, он богатый, что ему гривна, даже если бы и не вернул! Да у него в лавке такой товар, какого я сроду не видела: все наше Веретенье купить можно, и еще Елогу и Рожкову Плешь в придачу. Я, говорит, не из корысти долг требую, а для порядка! Ему бы такой порядок!
