ЭРИКА. С вашей помощью.
ГЕРМАН. Буду рад. Всегда всем помогал. Не могу иначе. И потому часто остаюсь в дураках.
ЭРИКА. У меня и в мыслях этого не было.
ГЕРМАН. Когда-то я тоже был молодым. Но травкой никогда не баловался.
* * *
ГЕРМАН. От чего меня всерьез воротит, так это от наглой лжи. Людям свойственно ошибаться. Я тоже делал ошибки. И говорил о них в открытую. Меня можно просить о чем угодно. Но если я замечаю, что мне вешают лапшу на уши, то вот здесь, в черепной коробке, я слышу щелчок и становлюсь совсем другим человеком. Щелк — и ты уже никому и ничему не рад.
ЭРИКА. Я вам не лгала.
ГЕРМАН. Что же так тянет тебя в Польшу.
ЭРИКА. Я должна увидеть Черную Мадонну.
ГЕРМАН. Эге, никогда о такой не слышал. Что это за диковинка.
ЭРИКА. Богородица, мать нашего Спасителя.
ГЕРМАН. И она негритянка.
ЭРИКА. Думаю, да.
ГЕРМАН. Наш Спаситель был негром. Этого я не знал.
ЭРИКА. Он не был негром.
ГЕРМАН. Но его мать была негритянкой. Я ничего не имею против негров, но тут что-то не так.
ЭРИКА. В этом и выражается свобода искусства.
ГЕРМАН. А из чего сделана эта чернокожая мадонна.
ЭРИКА. Из дерева.
ГЕРМАН. Вырезана.
ЭРИКА. Написана маслом.
ГЕРМАН. Я тоже вырезаю. (Достает из кармана нож.) Для резьбы не пригоден. Это охотничий нож. Если олень только ранен, охотник прикончит его ударом в шею. Вот сюда. (Показывает Эрике место у нее на шее.) Вот тут вонзают бедняге нож в шею.
ЭРИКА. Не надо.
ГЕРМАН. Подай-ка мне тот сук. Ну, чего стоишь.
Эрика подает сук.
Так. Теперь смотри сюда. Ловкость рук и никакого мошенства. Сначала делаем надрез вот здесь, т-а-а-к, это глаза, затем чуть ниже нос, еще ниже подбородок и наконец волосы. Готово. Да не совсем. Дай-ка мне пучочек твоих волос.
ЭРИКА. Для чего это. Не понимаю.
ГЕРМАН. Сейчас увидишь.
ЭРИКА. Как-то все это.
ГЕРМАН. Уж ты как-нибудь обойдешься без крохотной пряди.
Эрика вырывает из своих волос маленькую прядку.
Оберну ею голову. Достоинство человеку придают его волосы. Ну и как, нравится. (Подает Эрике свою поделку.)
ЭРИКА. Красиво. Ей-богу.
ГЕРМАН. И на кого он похож.
ЭРИКА. Трудно сказать.
ГЕРМАН. Ты что, дура. Видно же.
ЭРИКА. Сразу не угадаешь.
ГЕРМАН. Ты же сечешь в искусстве, сама сказала.
ЭРИКА. Если б в самом деле секла.
ГЕРМАН. А ведь утверждала.
ЭРИКА. Ну если уж, то самую малость.
ГЕРМАН. Вглядись. Видишь верность в глазах. Приветливую улыбку.
ЭРИКА. Нет, не могу угадать.
ГЕРМАН. Когда я вырезал в первый раз, то думал о домашних животных. Сначала, конечно, о козле. Люблю этих тварей. С их рогами, бородками. Так вот, вырезаю я козла, было это, по-моему, где-то на Рейне, во время воскресной поездки к Лорелей. Господа в замке, на холме, а я жду их и вырезаю козла. Вырезал рога, бородку, закончил, и что же я вижу. На меня смотрит не козел, а мое отражение. С тех пор в свободную минуту берусь за ножик и вырезаю козлов. Те всякий раз глядят на меня с ухмылкой. Это я. Это Герман. Герман, ну-ка поздоровайся с Эрикой.
