— Броден! — рявкнул телекран. — Броден М.! Отойдите от него.
Избитый съежился, как будто его пнули сапогом.
Дверь лязгнула опять. Один охранник встал в дверях, а второй вошел внутрь, чуть заметно улыбаясь и поигрывая резиновой дубинкой.
« Браэн не стал досматривать до конца. Все это было ему хорошо известно.
« Браэн не особо интересовался предварительным дознанием. Оно казалось ему слишком примитивным, чтобы уделять ему особое внимание, хотя несколько лет назад он сам участвовал в разработке инструкции для следователей. Он знал, что Бродена все время били. Били сапогами, кулаками и резиновой дубинкой. Не давали спать по двое и по трое суток, заставляя стоять в кабинете следователя по стойке «смирно», пока арестанта держат ноги. Дознаватели сменялись, отработав свою смену, а подследственный все так же продолжал стоять посреди комнаты. Если он терял сознание и падал на бетонный пол, то его приводили в чувство и заставляли стоять дальше. Следователям рекомендовалось почаще менять манеру поведения, стремительно переходя от протокольной серьезности к задушевному, почти приятельскому тону — а потом так же внезапно начинать орать на арестанта. В арсенале дознавателей было немало средств, которые должны были полностью деморализовать подследственного — от ударов и плевков в лицо до той сочувственной, располагающей улыбки, с которой следователь тушил о кожу арестанта недокуренную папиросу. Когда допрос заканчивался, Бродена совали в первую попавшуюся камеру и позволяли ему несколько часов поспать. А потом поднимали с койки, выводили в коридор и снова били.
Неизменно присутствовавший при таких сценах врач равнодушно считал ему пульс и сообщал охране, что опасности для жизни нет. Или, напротив, что необходимо дать подследственному передышку. Врачей в Минилюбе не хватало, но О» Браэн настоял, чтобы на всех допросах Бродена присутствовал дежурный медик. Майклу Бродену было уже за шестьдесят, и предсказать, как он перенесет стандартное дознание, было довольно сложно.
В общем, все шло как обычно. Броден падал в обмороки, выл от боли, трясся от бессонницы и напряжения в точности так же, как сотни человек, бывавших в этих камерах и коридорах прежде него. Скоро у него начались жуткие лицевые тики, во время которых Броден не мог выговаривать даже простые односложные слова. Иногда эти тики возникали от одного появления одетых в черное охранников. Десны у подследственного кровоточили, глаза запали, а кожа покрылась коркой грязи. Броден стал похож на призрак самого себя — беззубый, облысевший и костлявый призрак, вид которого вызвал бы у случайного свидетеля сначала оторопь, а потом жалость, смешанную с отвращением.
