— Да, — откликнулся мужик, улыбаясь, и начал охотно говорить, словно бы продолжая наш недавно прерванный двухчасовой диалог. — Я-то сам из Архангельска, здесь шестой год живу. Так вот у нас там действительно и морозы, и ветра. А это ещё ничего, нормально. Удивительное дело, в девяностые годы я в армии служил, и проезжали мы как-то с матушкой на поезде через Ярославль. Вышли на перроне, и вдруг матушка спрашивает: Саня (кстати: Саня), а не хотел бы ты здесь пожить? А у меня на Кавказе служба, квартира, зачем бы мне оттуда в Ярославль. Я говорю: мама, да нет, пожалуй. И вот смотри ты, как получилось. Прошло несколько лет, и я живу в Ярославле. Бывает же такое.
— Алексей, — сказал я, пожимая протянутую руку. — Кстати, я тоже служил в тех местах. В Миллерово, в Новочеркасске, а потом в Польше. Но это было давно.
— Ну, знаю, знаю, — кивнул Саня. — Я и смотрю, вам уже тоже где-то под сороковничек. Приятно встретить своего человека посреди этого мороза и снега. Нам ведь, как правило, к своим-то всегда приходится прорываться. С боем.
— И когда прорвёшься, — подхватил я, — то окажется, что это не совсем те свои, на которых ты рассчитывал.
— Совершенно верно, — сказал Саня. — Совершенно верно. Ну, а что же мы здесь стоим? Пройдёмте, — и он кивнул головой в сторону двери, ведущей в зал.
— Нет, — сказал я, похлопав себя по карману. — К сожалению, не располагаю.
— Мужчина, — сказал Саня, — бросьте заниматься ерундой. Была бы тема для разговора.
Через пару минут мы пили с ним возле стойки коньяк, сидя на высоких табуретах, и Саня протягивал мне дымящийся кусок шашлыка на вилке. Барменша улыбалась приветливо и заинтересованно. Надя, её зовут Надя, сказал мне Саня. Смотри, какая роскошная женщина. Да, действительно. Понимаю, что она всем здесь так улыбается, но почему-то хотелось думать, что. Я скусил с вилки мягкое сочное мясо. Большие пальцы ног в красивых стильных ботинках ныли, отогреваясь. Тогда я просто расстегнул и снял ботинки, поставив их под табурет, и никто мне слова против не сказал.
— А помнишь, Саня, — сказал я чуть позже, когда стало совсем хорошо, — в коммунистической фантастике у Стругацких: вот ты где-то на севере, в Арктике, открываешь дверь нуль-транспортёра, проходишь — а там юг и лето. И полный коммунизм. И все люди — братья.
Он согласно кивнул.
— Вот у меня сейчас такое чувство, что со мной произошла эта самая нуль-транспортировка, — сказал я. — Открыл дверь — а там лето. другой мир.
