Чем же мне его удивить?
— Пойдём, подарю книжку.
— Какую книжку?
— Я написал.
— Ух ты! — он-таки удивился. — Ну давай тогда ещё и Лёхе Семенкову.
— А он где?
— Да я ему передам.
Лёха, как я слышал, стал авторитетным, уважаемым человеком в нашем микрорайоне.
Я выдал Кузьме две своих книжечки с автографами.
— На вот, читай.
— Ладно.
Иллюзий насчет того, что он действительно всё прочитает, я не питал, но если у Кузьмы не будет этой книги, то для кого вообще я старался? Не он сам, так дети его… он покажет им автограф: «Вот, детки, с этим человеком я учился в школе, служил в армии и вообще жил неподалёку».
Скупая мужская слеза прокатилась по моей небритой скуле…
Мы иногда встречаемся с ним на улице, говорим, что надо бы как следует посидеть, вспомнить былое… но большого желания нет. Жизнь почему-то связала нас, ну вот и ладно, значит, так надо — даже интересно. В конце концов, должно же тебя что-то привязывать к твоему детству, юности, зрелости. Должен быть просто свидетель, очевидец. Чтоб ты сам-то ничего не забыл…
Пацан с глазами марсианина
Когда я служил в одном из мотострелковых полков Северной Группы Войск, то там в нашей ремроте каптёрщиком был Мамука Размадзе, невысокий толстый грузин. Нрава он был бешеного и почти ничем не сдерживаемого. Его боялись не только младшие призывы, но и с большой осторожностью относились свои. Как всякий кавказский человек, он любил показуху, любил пустить пыль в глаза, и чтоб его все именно боялись и уважали. Он любил красиво говорить, хотя и не умел этого делать.
Я попал туда после полугода учебки и очень волновался. Я был совершенно один, местные ребята моего призыва уже оттащили свои полгода в войсках, а я вроде бы приехал с маминых оладушков, тем более из Союза. Сидя возле когда-то построенной немцами добротной каменной казармы, я ждал возвращения роты из парка. Эта рота должна была стать моей. Из окна третьего этажа высунулся Мамука, он окликнул меня, и мы о чём-то поговорили секунд шестнадцать. Я совершенно не помню, о чём мы с ним говорили, я не знал, кто это такой. Но в результате нашего шестнадцатисекундного разговора Размадзе, как потом выяснилось, проникся ко мне странным уважением.
Я поднялся в расположение роты, мы ещё о чём-то поговорили. Не помню о чём.
Потом пришла рота, и каптёрщик не замедлил построить её в коридоре. Офицеров и прапорщиков не было, все ушли обедать. Они и потом редко появлялись. Каптёрщик представил меня роте, и я бочком-бочком занял отведённое мне место в строю. Я хотел, чтобы обо мне тут же все забыли, хотел, чтобы поскорее начались обычные армейские будни. В общем, так оно и произошло. Размадзе произнес ещё небольшую речь минут на двадцать о пользе и необходимости дисциплины и порядка. Он вдохновенно говорил, пока его не остановили парни его призыва, которым надоело стоять в коридоре и слушать чушь. «Биджо, да ну его на х..!» Тогда рота была отпущена готовиться к обеду.
