– Не хочешь пойти прогуляться? – спрашивает за его спиной Люси.
Они берут с собой трех собак: двух молодых доберманов – Люси ведет их на поводках – и бульдожью суку, брошенную.
Сука, подняв уши торчком, пытается прогадиться. Ничего у нее не выходит.
– У нее проблемы, – говорит Люси. – Придется лечить.
Сука, свесив язык и поводя глазами из стороны в сторону, как бы от стыда, что за ней наблюдают, продолжает тужиться.
Они сходят с дороги, бредут подлеском, потом редкой сосновой рощей.
– Та девушка, с которой ты связался, – говорит Люси, – это было серьезно?
– Розалинда пересказала тебе нашу историю?
– Не во всех подробностях.
– Она примерно из этих же мест. Из Джорджа. Состояла в одной из групп, в которых я вел занятия. Как студентка – всего лишь сносная, но очень милая. Серьезно? Не знаю. Вот последствия определенно оказались серьезными.
– Но теперь-то все кончено? Или ты еще тоскуешь по ней?
Кончено? Он тоскует?
– Мы больше не поддерживаем отношений, – говорит он.
– Почему она пожаловалась на тебя?
– Этого она мне не сказала, а случая спросить не представилось. Она попала в трудное положение. Был там один молодой человек, не то любовник, не то бывший любовник. Были трудности с учебой. Потом родители ее что-то прослышали и нежданно-негаданно прикатили в Кейптаун. Думаю, напряжение оказалось для нее непосильным.
– А тут еще ты.
– Да, тут еще я. Полагаю, ей было со мной нелегко.
Они доходят до ворот с надписью «САППИ индастриз. Вход строго воспрещен». Поворачивают назад.
– Ладно, – говорит Люси, – ты свое заплатил. Возможно, оглядываясь назад, она думает о тебе не так уж и плохо. Женщинам присуща редкостная способность прощать.
Наступает молчание. Это что же, Люси, его дитя, вознамерилась объяснить ему, что такое женщины?
– Ты не думал о том, чтобы снова жениться? – спрашивает Люси.
– Ты хочешь сказать, на женщине одних со мной лет? Не гожусь я в мужья, Люси. Ты же видела, знаешь.
– Да, но…
– Что «но»? Но охотиться за детьми – дело недостойное?
– Я не об этом. Просто чем дальше, тем тебе будет труднее.
Никогда еще они с Люси не разговаривали о его интимной жизни. Нелегкое, оказывается, дело. Но если не с ней, с кем еще он может поговорить?
– Помнишь, у Блейка? – говорит он. – «Лучше убить дитя в колыбели, чем сдерживать буйные страсти»[19].
– Почему ты мне это цитируешь?
– Задавленные желания могут выглядеть в старике такими же безобразными, как и в юноше.
– И что же?
– От каждой женщины, с которой я был близок, я узнавал о себе нечто новое. В этом смысле они делали меня лучше, чем я был.
